— Матильда Клеманс Мари де Суарси, дочь покойного Гуго де Суарси и Аньес Филиппины Клэр де Ларне, дамы де Суарси. Мой дядюшка и опекун, барон Эд де Ларне, любезно приютил меня в своем замке после ареста моей матери.
Нотариус встал и произнес, словно заученный урок:
— In nomine domine, amen. В 1304 году, 11 числа ноября месяца, в присутствии нижеподписавшегося Готье Рише, нотариуса Алансона, одного из его секретарей и свидетелей по имени брат Жан и брат Ансельм, доминиканцев из Алансонского диоцеза, урожденных соответственно Риу и Юрепаль, Матильда Клеманс Мари де Суарси лично предстала перед досточтимым братом Никола Флореном, доктором теологии, господином инквизитором территории Алансона.
Иквизитор поблагодарил нотариуса легкой улыбкой и подождал, пока тот вновь устроится на скамье. Потом он бросил беглый взгляд на доминиканцев. Брат Ансельм пристально смотрел на девочку. Что касается брата Жана, то он, казалось, погрузился в созерцание своих ногтей, положив руки на стол. Никола подавил охватывавшую его радость: никто не догадывался о маленькой трагедии, которую он готовился чуть позднее разыграть перед ними.
Никола Флорен взял со стола большую черную книгу, подошел к Матильде так близко, что едва не касался ее тела, и сказал:
— Клянетесь ли вы на Евангелиях, что все ваши слова истинны, что вы не станете утаивать от суда никаких подробностей, что вы свидетельствуете без ненависти, без принуждения, без вознаграждения? Подумайте, мадемуазель. Речь идет о клятве, которой навсегда будет скреплена ваша душа.
— Клянусь.
— Мадемуазель де Суарси, вы заявили в свидетельстве, написанном вашей рукой, что — я цитирую — «моя душа страдает при мысли о мерзостях, многократно чинимых мадам де Суарси, моей матерью, а ее упорство в грехе и заблуждениях заставляют меня бояться за ее душу». Затем: «Брат Бернар, еще молодой каноник, который приехал к нам столь набожным, не опасаясь этой тени, творящей зло, так изменился, общаясь с ней». Наконец, вы успокоили нас на свой счет, но вместе с тем вызвали тревогу относительно мадам вашей матери, заявив: «Господь наделил мое сердце силой, достаточной, чтобы не поддаться злу, пример которого мне постоянно подавала моя мать. И все же мое сердце истекает кровью и причиняет мне боль». Вы признаете, что это писали именно вы, что это не подделка?
— Да, господин инквизитор, — согласилась Матильда голосом маленькой девочки.
— Хотите ли вы отказаться от своих заявлений, смягчить их или изменить каким-либо образом?
— Они в точности отражают истину. Отказ от них был бы грубой ошибкой и тяжким грехом.
— Прекрасно. Письмоводитель, вы отметили, что свидетель подтверждает свои показания?
В ответ молодой человек нервно кивнул головой.
Флорен продолжал:
— Вы еще очень молоды, но я прошу вас припомнить все, что могло бы нас просветить. Когда вы заметили первые проявления зла, отравившего душу мадам де Суарси, и какие это были проявления?
— Мне трудно припомнить точную дату… Вероятно, мне было шесть лет, может быть, семь. Я…
Матильда понизила голос, словно ее пугало то, о чем она собиралась сообщить.
— Я видела, как она выплевывала облатку, причем несколько раз.
Мужчины, сидевшие за столом, в ужасе перешептывались. Флорен мысленно поздравил Эда де Ларне: прекрасная выдумка, он не мог бы дать лучшего совета.
— Вы уверены, что ваши глаза не обманули вас… Это так… чудовищно.
— Я в этом совершенно уверена.
Заскрежетал замок, но на этот раз тихо. Аньес, измученная лишениями, дрожащая всем телом, собрала последние силы и встала. Она задыхалась от малейшего усилия. Ее знобило, и все последние ночи она потела. Едкий запах пота, смешавшийся с запахом экскрементов в отхожем месте, вызывал у нее тошноту. От кашля у нее першило в горле, ее постоянно бросало в дрожь. Голова зудела так сильно, что она больше не знала, от грязи ли это, или у нее в волосах завелись вши. Платье мешком болталось на ее исхудалом теле. Несмотря на манто, которое ей оставил Флорен, не забыв напомнить о своем великодушии, убийственный холод все равно проникал под кожу, добираясь даже до костей.
Аньес тут же узнала это безобразное худое лицо, но никак не могла вспомнить имя, а ведь в день ее приезда в Дом инквизиции, вечность назад, Флорен обращался к своему секретарю по имени.
— Что…
От лихорадочного беспокойства у Аньес зуб на зуб не попадал, и она не смогла произнести фразу до конца. Аньес казалось, что ей не хватает слов, что они разлетаются прочь, как крохотные искорки.