— Потому что Бенедикт был одним из тех непорочных, упрямство которых может поколебать основы нашей Церкви. Он вбил себе в голову опасную химеру и отчаянно цеплялся за свою идею евангельской чистоты в то время, когда мы сами находимся в опасности, когда нам угрожают со всех сторон. Христианский Восток умер, и я сомневаюсь, что он когда-нибудь возродится из пепла. Сейчас мы должны, напротив, укреплять власть Церкви на Западе. Сейчас не время для диалога, обмена и открытости… Впрочем, они всегда были неуместны… Нас ждет церковная реформа, своего рода покаяние, я убежден, что это неизбежно. Од, мы гаранты порядка, твердости, без которых люди не смогут выжить. Силы, сущность которых я плохо понимаю, противостоят нам и пытаются уничтожить наше влияние. Некоторые монархи Европы, в частности Филипп Красивый, моя дражайшая, хотели бы разделаться с нашей властью. Но не это меня беспокоит, мы сумеем заставить их отступить. Признаюсь вам, совсем другие внушают мне страх.
— Другие? Какие другие? — удивленно спросила прекрасная дама.
— Если бы я знал, то больше не волновался бы. Я чувствую, как они наступают со всех сторон, я их чувствую в процветающей ереси, в экзальтированной строгости некоторых наших нищенствующих монахов, в дружбе молодых дворян и горожан. Я без устали ищу их следы… Самая богатая и самая просвещенная часть общества связывает свои надежды с реформаторами. Вскоре за ними последуют другие, бедняки, соблазненные их гротескными теориями равенства. Мы боролись и продолжаем бороться с еретическими движениями, но они представляют собой лишь поверхностный слой глубокого потока нелюбви к нам, к тому, что мы воплощаем.
— Однако инквизиция ведет активную деятельность, — подчеркнула гостья камерленго.
— Инквизиция — это бумажный дьявол, которым размахивают, чтобы внушить страх. В прошлом против нее случались бунты, и это доказывает, что народ, если он находит… вождя, может оказывать противодействие.
Прежде чем продолжить, Гонорий немного поколебался:
— Вождя или чудо. Представьте себе, моя подруга… Представьте…
— В чем вы не решаетесь мне признаться? Я чувствую, что вы испытываете страх, и это тревожит меня.
Проницательность молодой женщины убедила камерленго, и он пошел до конца в своих откровениях.
— Я вступил в битву, которая, как я порой этого боюсь, может оказаться напрасной. Я чувствую, что потерплю поражение, и при этой мысли меня охватывает ужас. Было бы достаточно чуда… убедительного чуда, чтобы все переменилось.
— Какого чуда?
— Не знаю. Я сомневаюсь, что Бенедикт знал природу этого чуда, но все же он был готов его защищать ценой собственной жизни, равно как и один из его главных ставленников, рыцарь Франческо де Леоне, госпитальер.
Несколько секунд Гонорий пристально смотрел на нее, а потом продолжил:
— Мои объяснения такие расплывчатые, такие неясные… Это потому, что я сам вот уже на протяжении многих лет продвигаюсь в тумане. Текст, своего рода святое пророчество, чудом попал в наши руки, но лишь для того, чтобы потом исчезнуть вновь. В нем говорилось о двух астральных темах. После многих лет исканий и разочарований мы довели до сведения Бонифация существование трактата по астрономии, написанного монахом из монастыря Валломброзо. Революция, описанная на этих страницах, ни за что на свете не должна произойти. За этим следил я. Трактат был спрятан в нашей личной библиотеке. Мы делали успехи в расчетах, которые должны были позволить нам прояснить эти темы, однако один из камергеров украл этот трактат и продал его тому, кто предложил большую цену… Леоне. Тем не менее нам удалось проникнуть в тайну первой темы и определить, благодаря лунному затмению, личность, которую она означала, некую даму Аньес де Суарси.
— Кто это?
— Признанная незаконнорожденная дочь, зачатая французским ординарным бароном Робером де Суарси.
Мадам де Нейра недоверчиво нахмурила свой хорошенький лоб.
— Что за бессмысленная история… Какую роль играет эта мелкая французская дворяночка в столкновении между реформаторскими и консервативными силами Церкви?
— Как вы верно выразили замешательство, в котором я пребываю уже несколько лет!
— К тому же женщина. Кто такие женщины в глазах прелата? Святые, монахини, матери с одной стороны, а с другой стороны — шлюхи, развратницы и искусительницы. Какое значение может иметь женщина?
Это перечисление заставило Гонория невольно поджать губы. Разумеется, он мыслил достаточно трезво, чтобы признать ее правоту. А поскольку это так, какую роль могла бы играть женщина? Разве Од, эта очаровательная убийца, сама не была наглядным примером?