— Прочь с моих глаз, шлюха! Вы все мерзкие шлюхи! — заорал Эд, комкая послание, которое принесла ему служанка.
Девушка-подросток выскочила из комнаты и со всех ног помчалась прочь, чтобы расстояние между ней и этим сумасшедшим как можно быстрее увеличилось.
Убийственная ярость сотрясала Эда де Ларне. Он уже жалел, что велел девице убраться. Если бы он ее избил, это, возможно, принесло бы ему облегчение.
Тупицы, все они тупицы!
Эта сволочь Флорен даже не смог довести до конца процесс, за который ему щедро заплатили! Идиот, позволивший проткнуть себя насквозь чурбану, собутыльнику и, возможно, приятелю по оргиям, с которым познакомился в каком-нибудь злачном месте или притоне! А бестолковая племянница, которая только и умеет, что хлопать глазами и играть со своей мишурой, такая неспособная и глупая, что даже не сумела повторить то, что ей с трудом вбили в голову? Эта оборванка Мабиль, которая направляла его, наживалась на нем как на простаке, вымогала у него, лгала ему… Все его челядинцы, глупые, трусливые, подлые!
От неожиданной острой боли ярость Эда утихла. «Аньес… моя великолепная завоевательница. Почему ты меня так ненавидишь? Аньес, я тебя тоже ненавижу. Я непрестанно думаю о тебе. Ты меня преследуешь, ты захватила мои дни, мои ночи. Я хотел твоей смерти. Но что осталось бы мне, если бы ты умерла?» Эд подавил душившие его рыдания и закрыл глаза. «Аньес, я так тебя люблю. Аньес, ты моя гнойная рана и мое единственное лекарство. Я ненавижу тебя, я всем сердцем тебя ненавижу».
Он взял кувшин, стоявший на столе, и начал пить из горлышка, даже не подумав налить вино в чашу. Вино текло по его шелковому дублету, расцвеченному тонкими полосками. Вино обожгло желудок, напомнив Эду, что он ничего не ел со вчерашнего дня. Тем не менее, быстро опьянев, Эд вновь обрел уверенность в себе.
«Я еще не закончил, моя красавица».
Он найдет другой способ. Это непременно надо было сделать. Горечь и желание отказывали ему в облегчении. Это непременно надо было сделать, поскольку ценой этому было его собственное спасение.
Женское аббатство Клэре, Перш,
декабрь 1304 года
Иоланду де Флери опустили в землю. Каждый день Элевсия ходила на ее могилу, чтобы собраться с мыслями. Слабый огонек надежды утолял печали Иоланды. После нескольких нескончаемых секунд ада нежная Иоланда укрепилась в мысли: ее Тибо не мог умереть. По крайней мере, она так думала.
Элевсия де Бофор могла бы поклясться, что Аннелета была права. Вероятно, сестра-лабазница рассказала своей осведомительнице о той ужасной сцене, которая разыгралась в кабинете аббатисы. Должно быть, она заверила ее, что им не удалось заставить ее назвать имя своей осведомительницы. Иоланде ни на мгновение не пришла в голову мысль, что любезная вестница хороших новостей и была убийцей. В душу Иоланды не закралось никаких сомнений, она совершенно не подозревала, что своими откровениями она подписала себе смертный приговор, поскольку убийца не могла подвергать себя опасности разоблачения.
Бедный маленький ангел, она соединилась со своим сыном. В тот день, когда комья земли посыпались на гроб Иоланды, Элевсия дала себе клятву. Она найдет ту, что так жестоко лгала Иоланде, и узнает, почему та это делала. Ей казалось, что в противном случае душа ее духовной дочери не упокоится с миром. Ей казалось, что маленький Тибо, которого она никогда не знала, требовал отмщения за себя и свою мать. Вдруг Элевсия поняла, что сейчас важнее всего быть ничтожным исполнителем воли Божьей, гордо держаться и преграждать путь подлости. Осведомительница Иоланды де Флери была убийцей Аделаиды, Гедвиги, Жанны и посланцев Папы. Как ни странно, но ложь, благодаря которой эта проклятая заманила в ловушку сестру-лабазницу, убаюкав Иоланду подлыми россказнями о здоровье ее сына, превратилась в глазах Элевсии в символ смертного греха. Сначала аббатиса хотела устранить опасность, вытолкнуть ее за стены аббатства, а затем, если это возможно, свершить правосудие. Теперь она потребует заплатить за свои прегрешения. По справедливости. Смертью и никак иначе.
Когда аббатиса возвращалась с кладбища, под ее ногами скрипел легкий снежок. Прежде, вечность назад, она любила спокойное высокомерие зимы. Раньше она улыбалась снежному молчанию, которое словно поглощало все звуки. Мороз не был столь злым, поскольку с ним можно было бороться, усевшись перед камином или съев полную чашку горячего супа. Но сегодня утром смертоносный холод забрался ей под кожу и больше не покидал ее. Всюду смерть. Смерть текла, просачивалась, всюду втиралась. Ее жизнь превратилась в кладбище, и ничья жизнь не способна что-либо изменить. Она была последней выжившей в некрополе, образовавшемся в ее душе.