— Отстань от него, Суржак, — хозяин таверны подошел, переваливаясь с боку на бок, как большой толстый гусь, — он в самом деле ничего не просит, только сидит в своем углу и играет. Гости не против. А по мне, так пускай.
— Давно сидит? — счел долгом службы поинтересоваться Суржак. Хозяин таверны задумался. Делал он это весьма примечательно, одной рукой почесывая плешь и загибая на другой пальцы.
— Дней десять уже будет, — неуверенно произнес он. — Пришел неизвестно откуда, да вот как раз на исходе праздника, вроде слегка навеселе, здесь немедленно добавил, сколько не хватало, и почитай с того дня так и не протрезвел. Да мне-то что, он тихий, не буянит, только играет, песни иногда бормочет да еще смешные загадки задает. Музыка хорошая. Людям нравится. Пускай сидит, а?
Стражник не был злым человеком. Не был он и упрямым человеком. Пошумев еще немного для острастки, он похлопал хозяина по плечу, а его не первой молодости, но бойкую родственницу по заду и, прихватив с собой кувшин вина, наконец оставил и гостей, и владельцев таверны в покое. Двое стражников с арбалетами последовали за ним. Певец не шелохнулся. Кулл поднял голову, он и не думал спать. Варвар отлично видел все, что произошло в таверне, и теперь с любопытством оглядывал нищего бродягу. Атланту случалось видеть смелых людей. Он и сам был не из робких, но знал, что всегда, пробуждаясь, отвага должна победить страх. В светло-серых глазах Певца, в его глубоком голосе Кулл не заметил никакой борьбы. Певец, похоже, просто не знал, что такое страх. Валка! С таким парнем стоило познакомиться поближе.
— Хозяин! — рявкнул Кулл. — Еще вина.
Хороший совет Дзигоро разделил судьбу всех остальных хороших советов.
Певец был не то чтобы пьян, но все-таки не сказать, чтобы трезв. Серо-стальные глаза его лучились добром и любовью ко всему живому и неживому. Он с ходу приметил вино, которое так и не пригубила Айсиль, осушил ее кружку и улыбнулся девушке. А та невесело улыбнулась ему в ответ. Кулл хотел было еще навести разговор на стражников с арбалетами, но певец беспечно махнул рукой с зажатым в ней эльдузом.
— Один раз дело было в Эбере. Ты, приятель, был в Эбере? — Бродяга почувствовал в Кулле какое-то подобие интереса. — Значит, был. Ну так вот. Был я еще молод. И написал как-то песню для одного скупого господина по случаю торжества в его доме, спел ее, но никакого вознаграждения не получил. Ждал несколько дней. Ничего. Тогда я написал просительную песню и передал ее господину. Тот снова не проявил никакого интереса. Еще через несколько дней я написал песню, где зло высмеял его. Господин и виду не подал. Тогда я пришел к его дому и уселся у дверей. Вышел хозяин, увидел меня, удобно расположившегося у его порога.
— Эй, неисправимый наглец, — закричал он мне, — ты восхвалял меня, я ничего не дал тебе, просил — я не обратил внимания, высмеял меня — я не показал виду. С какой надеждой ты сейчас явился сюда и уселся у дверей?
— С надеждой, что ты умрешь, и я с легким сердцем напишу тебе похоронную песню.
Скупой господин разгневался, а был он далеко не последним человеком в Эбере, и велел выгнать меня из города. С тех пор и брожу по свету. На него я не в обиде. Спасибо ему, сам бы долго еще собирался.
— Хотел бы вернуться? — спросил Кулл, невольно задетый рассказом. Он сам с детства бродил по свету, но сам себя никогда не спрашивал, хотел бы он сейчас оказаться на родине или вернуться в одну из тех прекрасных и удивительных стран, в которых успел побывать.
Певец лишь пожал плечами.
Кулл собирался заказать еще вина и попытаться позабыть о своих бедах, хоть ненадолго. Но сегодня судьба была против него. Вместо третьего кувшина за столом возник призрак Дзигоро. С ним определенно что-то случилось. Слова, которые он произнес, объяснили Куллу все:
— Учитель мертв. Бутылка пропала.
Дзигоро становился настоящим призраком И вестником смерти.
Дзио-ка лежал на своей циновке, раскинув руки, и лицо у него было такое, словно в последний миг своей жизни он увидел самого Йог-Сагота или еще что-либо подобное, большое и мерзкое. Айсиль опустилась перед ним на колени и осторожно закрыла старчески бесцветные глаза Учителя. Случилось то, что должно было случиться. Так говорил и сам старый камелиец. Он все-таки выполнил то, что считал своей главной целью на этом пути. Дыхание Смерти запечатано вечной печатью. Все силы, вся уходящая жизнь старика достались проклятой бутылке. По щекам Айсиль бежали слезы, но она не утирала их и не прятала, они текли как из самого сердца. Чистая печаль о том, кто прожил свою жизнь так, чтобы уйти, не жалея о тех, кого оставляешь. Чуть подрагивающие губы Айсиль раскрылись, произнеся, словно в полубеспамятстве:
Кулл и Дзигоро молча стояли над ними.
— Как хочется спокойствия душе, простора не заполненного болью, как хочется оставить на земле хоть что-нибудь с тоскою и любовью, — тихо и нараспев проговорила Айсиль, поднимаясь с колен. Она внимательно огляделась и через некоторое время убежденно заявила, что бутылки в доме нет. А ей можно было верить, нюх у нее на колдовство был прямо-таки собачий. Бутылку унесли. Совсем недавно. Куда? Возможно, она могла бы, но потребуется время… Времени у них не было.
Кулл внезапно понял, что призрак Дзигоро смотрит на него, и на этот раз требовательно. Он отвернулся, чтобы избавиться от потустороннего сияния этих темных глаз, и наткнулся на робкий и умоляющий взгляд Айсиль.
Варвар сморщился, будто вместо вина по ошибке хватил уксуса, помянул Валку и Хотата, мгновение помедлил.
— Ну конечно, позвали верблюда на свадьбу, а он сразу догадался: «Либо за водой пошлют, либо по дрова», — проворчал он. — Хорошо! Только штаны подберите.
Призрак, по своему обыкновению, улыбнулся. Кулл злился и в другое время оторвал бы ему голову. Хотя как оторвать голову призраку? Возможно, и есть способ, и, скрипнув зубами, варвар поклялся, что он этот способ отыщет, вот только покончит с этой проклятой бутылкой и ненавистным лемурийцем из Призрачной Башни. Воспоминания о колдуне, башне и Вратах Заката помогли ему. То, что представлялось смутно, сделалось вдруг ясным, простым и понятным. Выпустить из себя зверя оказалось гораздо легче, чем стать человеком. Кулл чувствовал, как в нем поднимается глухая ярость, но не стал ее подавлять, напротив, дал ей волю, и она поднялась выше, отозвавшись в горле коротким рычанием.
Пес, точно из живого серебра, с серыми, горящими глазами и яростно вздыбленной на загривке шерстью, освобождался от человеческой одежды. Черный подвижный нос его уже втягивал гнилой и пьяный аромат Гайбары.
— Есть, — через некоторое время сообщил Кулл Дзигоро. — Они ушли наверх, в кварталы знати. Надо поторопиться, если… если уже не поздно.
Пес рванулся вперед, как стрела с туго натянутой тетивы. Серый демон, голубая молния…
Он летел по пустынным улицам, ясно различимый среди всех других, резкий, дразнящий и против воли злящий, запах вел его, исключая возможность ошибиться.
Через несколько прыжков Кулл, еще не видя своих спутников, почувствовал рядом их присутствие. Как всегда, они появились из темноты.
Из ниоткуда у правого плеча проступил грациозный силуэт гибкого черного тела — красавица пантера, чей бег не уступал бегу пса в стремительности и силе.
Питон с обезьяньей головой оказался у левого плеча Кулла, в темном, душном воздухе он струился, как шелковая лента, оставляя за собой светящийся след разбрасываемых голубых искр.
По этому следу с быстротой мысли двигалась огромная, толстая крыса, быстро перебирая своими паучьими лапами. Она не отставала. Никто из жителей не видел этого стремительного бега демонов, а если и видел, то не успел разглядеть, упав с размаху на колени, там же, где стоял, вознося горячие молитвы Богам земли и неба. Но молитва не остановила компанию. И вряд ли во всем городе, да и за его пределами, нашлась бы сила, способная остановить их.