Всадник бросил поводья, спешился и, опустившись на колени, жадно припал к воде. Лошадь фыркнула, переступила копытами и после недолгого раздумья сунула в чашу свои мягкие губы, толкнув всадника лбом, чтобы посторонился. Солнце медленно поднималось над развалинами, и розовые, еще нежаркие лучи его скользили по старой, выветрившейся от времени кладке. В разгорающемся рассвете все четче обрисовывался силуэт сторожевой башни, похожей на исполинскую голову в островерхом шлеме, а остатки древней стены могли бы напомнить огромные лапы какого-нибудь спящего зверя или голову свернувшейся змеи. И то и другое было одинаково неприятно, чтобы не сказать — страшно. Казалось, древняя магия живет в этих стенах, живет и не собирается их покидать, живет, на горе и на погибель случайно заглянувших сюда путников.
Неожиданно конек фыркнул и прянул ушами. Не раздумывая, всадник пригнулся, метнулся в сторону и пружинисто вскочил на ноги, сжимая в руке обнаженную саблю.
— Последнее отребье не решается осквернить кровью источник, — проговорил он, — а тем более в Санджапуре.
С этими словами он обвел глазами компанию, которая незаметно окружила его и, вне всякого сомнения, собиралась его здесь и закопать. Их было шестеро. Свет еще не видел такого пестрого и такого оборванного сборища: опухшие лица, глубоко запавшие глаза с нехорошим, почти безумным огоньком в глубине, неуверенные движения, халаты с чужого плеча с полами, вымазанными конским дерьмом. Из них особо выделялся один — с огромным носом цвета недозрелого винограда.
— Мердек, — растерянно произнес он.
Неопределенного возраста худощавый человек с жидкой бородкой и темными хитрыми глазами со стуком кинул саблю в ножны. Разбойники чуть помедлили… и повторили его движение. Со стороны развалин послышалось конское ржание. Лошаденка Мердека задорно отозвалась, словно услышала знакомый голос.
— А где Керам? — спросил Мердек. Шестеро оборванцев, едва не зарубивших его у колодца, пугали его не больше, чем не в меру расшалившиеся дети. Да и смотрел он на них примерно так же.
Синеносый злорадно скривился:
— А кто знает, его где-то носит. Может, демоны прибрали?
— Что так неласково? — спросил Мердек без особого, впрочем, интереса.
— На одиночество его, видишь ли, потянуло, — оскалился тот, — любит, понимаешь ли, один гулять. Когда-нибудь догуляется.
— «Золотой караван» ему, подумать только, не добыча! — поддержал его второй, с запавшими глазами. — Это надо же!
— Из-за того, что одних «своих» ему грабить честь не позволяет, другие «свои» должны с голоду пухнуть, — буркнул толстяк с черными мешками под глазами.
— Стало быть, это он привел вас в Санджапур, — криво улыбнулся Мердек.
— Как это «привел»?! — возмутился синеносый. — Мы не слепцы, не невольники и не женщины. Мы сами пришли. Место хорошее, вода есть. Правда, добычи маловато.
— И куда вы отсюда направитесь? Назад, к Хайраму?
Мердек задал вопрос безразлично, как будто из пустой вежливости, но темные глаза мигнули, выдав живой интерес.
— Никуда не направимся. Здесь будем, — ответил толстяк.
— В Санджапуре? — уже открыто удивился Мердек и даже всплеснул руками: — Да заплатили ли вы положенную дань?
Лица разбойников вытянулись в безмерном удивлении.
— Ты что, Мердек, вина опился? — осторожно поинтересовался синеносый. — Города давно нет, какая дань?
Мошенник, который в одиночку не боялся шестерых разбойников, загадочно улыбнулся:
— Давным-давно, — начал он, когда все семеро расселись в тени высокой каменной башни и фляга его, со сладким вином, сделав круг вернулась пустая, — когда благословенный Эбер еще не вздымал среди песков свой неприступный вал, а богатая Гайбара была лишь нищим поселением вокруг одного колодца, жил на свете великий воин Фуручи. Однажды надоело ему скитаться, и он решил осесть на одном месте. Прямо среди пустыни Фуручи ударил копьем, и возник источник. И вскоре вокруг него зашумел базар и выросли дома. Богат и славен был город Санджапур, и все купцы восхищались этим благоуханным цветком пустыни. Не было города богаче, и не было людей счастливее, чем его жители. Но однажды перед городскими воротами появился нищий, умирающий от жажды. Он просил именем Валки пустить его в город или хотя бы дать ему напиться. Но, поскольку у нищего не было денег, жадный стражник не пустил его в город. И тогда нищий сказал:
— Почтенный, нет у меня монет, но есть мудрый совет. Прими его вместо платы и пропусти к источнику старика, умирающего от жажды.
— Хорошо, — ответил стражник, — говори. А я посмотрю, стоит ли твой совет хотя бы одной медной монеты.
— Не обольщайся блеском сокровищ, золото горит, пока светит солнце, — медленно, нараспев произнес старик, — с наступлением ночи сокровища обращаются в прах. Бойся одного — остаться нищим, когда закатится солнце твоей жизни.
Молодой стражник выслушал и рассмеялся:
— Это мудрость детей и нищих, — сказал он. — Она ничего не стоит. Убирайся вон.
Страшно разгневался старик. И произнес слова, которые и по сей день помнят мудрые:
— Будь же по-твоему, жадный юноша. Я не войду в эти стены. А ты не выйдешь отсюда. И будешь сторожить ворота до тех пор, пока кто-нибудь не принесет тебе сокровище, равное моему совету, который ты отверг.
В тот же миг потемнели небеса и страшная песчаная буря обрушилась на город, а когда все стихло, уже не было ни богатого города, ни базара, ни дворца правителей. Исчез город Санджапур, и имя его забылось. На закате вырос благословенный Эбер, на восходе — богатая Гайбара, и караванные тропы пролегают теперь в стороне от города Фуручи.
Но дух жадного юноши стражника до сих пор бродит в развалинах, и горе тому, кто войдетт в город и не заплатит богатой пошлины. Великие несчастья обрушатся на его голову. Нищета будет ходить за ним по пятам, в руках его не станет силы, в голове — разума, он будет пить воду вместо вина и носить халат с чужого плеча.
Нет, как хотите, а я ни за что не останусь на ночлег в городе, который некогда предпочел монету мудрому совету. Жадных и глупых не любит никто. Ни Боги, ни Демоны. Вот только обожду, пока отдохнет мой конь и покину это проклятое место.
С этими словами Мердек кинул под голову седло и растянулся прямо на песке, весьма довольный сказкой, которую только что сочинил.
— Эй, Мердек, — через некоторое время позвал синеносый, — если это правда, то отчего с нами до сих пор ничего не случилось?
— А разве вы счастливы? — изумился Мердек, — Разве нищета не ходит за вами по пятам? Разве не пьете вы воду вместо вина и не носите халат с чужого плеча?
Разбойники переглянулись.
— Эй, Мердек, — снова позвал синеносый. Мошенник открыл один глаз, притворяясь, что уже задремал, и только оклик разбойника разбудил его.
— А что делать, Мердек?
— Что делать, что делать… Седлать коней и уходить из проклятого города, пока не поздно, — ответил Мердек.
— А куда уходить-то? — растерялись разбойники. — Керам оставил нас без добычи, сам ушел. Хайрам не примет нас назад. Когда мы уходили от него, то прихватили шестерых самых лучших коней. И в Эбер нам не войти. И в Гайбару не вернуться. У нас нет денег, чтобы заплатить стражнику за вход.
— Попробуйте расплатиться мудрым советом, — зевнул Мердек и повернулся на другой бок, спиной к озадаченным разбойникам.
Через некоторое время он услышал фырканье коней, шум бестолковых сборов, стук копыт по камням, и вскоре все стихло. Разбойники покинули мертвый город, и Мердек готов был заложить свою голову, что скоро они не вернутся. Хитрец напугал их изрядно. Должно быть, отправились грабить караваны. Не будет им удачи. Но не оттого, что переночевали в мертвом городе, а от того, что отроду глупы. Хайрам-Лисица на них напрасно злился, право же, шесть коней совсем не дорогая плата, чтобы избавиться от таких дурней.
Однако глупцы не глупцы, а когда-нибудь они поймут, что Мердек их попросту одурачил и, пожалуй, вернутся, чтобы спросить, какая тому корысть в обмане. Так что лучше бы ему этим шестерым больше не попадаться. Мердек снова сел, и убедившись, что разбойники и вправду уехали, встал и торопливо пошел вдоль стены. Через несколько шагов хорошее настроение его и довольство жизнью испарились. Тайник, который он и был послан отыскать, был завален рухнувшей стеной. И так завален, что одному дай Боги управиться за целую луну. Если это вообще возможно.