с пола и водрузила на кровать. Рождавшиеся в моей голове слова никак не желали выходить наружу, но мне так хотелось отблагодарить эту добрую женщину, что я всё таки просипела тихое «спасибо». Она улыбнулась мне в ответ и окинула меня ласковым, уставшим взглядом. После моего неожиданного полёта силы окончательно меня покинули, и я даже не могла привстать, чтобы хоть немного поесть. Хотя я и не представляла, что смогу запихнуть в себя какую либо еду. Я лежала молча и наблюдала за санитаркой, которая заботливо меняла Вале памперс. Валя была очень крупной, однако эта маленькая женщина так ловко приподнимала и переворачивала её, что я только диву давалась, откуда у неё столько сил. Потом она снова обратилась ко мне. -Меня зовут Галина Сергеевна. Если что-то надо, зови. Может тебя покормить? Я смущённо замотала головой. Тогда она села на обшарпанный деревянный стул, и стала кормить Валю. Она делала это очень аккуратно, как будто кормила собственного ребёнка. Я заснула, так и не поев. А потом была капельница и вечерний обход. Доктор дал мне раствор для полоскания, после которого у меня немного прорезался голос. На обходе я узнала, что ещё пара часов промедления, и меня бы не спасли. У меня было заражение крови, да ещё с стрептококки «сожрали» мне сердечный клапан. Теперь там дырка, и если я продолжу жить, как раньше, то точно сдохну. Я внимательно слушала, бестолково моргая глазами. Мне не было страшно, и интересовал меня лишь один вопрос «когда меня выпишут». Когда я его задала, доктор усмехнулся. -А ты уже вставала? -Да. Правда упала. Но это же временно. Ну когда? -У тебя эндокардит. Его ещё вылечить надо. А это не так-то просто, процесс долгий. Завтра к тебе приедут. Я недовольно застонала и попросила придвинуть мне стул. Как только доктор ушёл, я начала тренироваться. Я встала, ноги дрожали, но мы со стулом доблестно доползли до конца палаты, распахнули прикрытую дверь и увидели, что за дверью маленький коридорчик и металлическая решётка!!! Что за ерунда? Я что ли в зоопарке? Рядом находилась ещё одна дверь. Я сунула туда свой нос, и обнаружила, что там мужская палата, и там лежат три человека. -Можно? - спросила я у мужика, сидевшего на дальней койке. Я бы спросила и у других, но они лежали, отвернувшись к стене. -Заходь - буркнул мне смуглый мужик со сморщенной, как печёное яблоко, кожей. Мы со стулом подобрались ближе и пристально посмотрели на мужика. Он так же пристально смотрел на нас. -А где мы? Почему там решётка? -В дурке. В Боткинской больнице. Внутри меня всё перевернулось. Как в дурке? Почему? Мужик явно не был готов к длительному разговору, и, ответив, уставился в окно. Я учуяла, что от него пахнет сигаретами и поняла, что безумно хочу курить. -Можно сигаретку? Он снова окинул взглядом меня, потом стул. -Вернёшь. У меня мало. Я выпросила у него ещё и зажигалку, и мы со стулом отправились в туалет. Я закурила, в глазах всё помутнело. Едкий дым ударил в голову, потом в нос, а к горлу подступила горькая тошнота. Галина Сергеевна привезла ужин. Я расспросила её о том, где нахожусь. Оказалось, что это поднадзорная палата инфекционного отделения. Тут лежат психи, наркоманы и алкоголики, требующие особого присмотра. А ещё оказалось, что у меня есть пакет с вещами, а в пакете лежит целый блок сигарет! И после ужина мы со стулом снова совершили паломничество в уборную, так что вечер у меня был насыщенный. Перед сном я выпросила у медсестры два феназепама. Засыпала я с мыслями о том, где бы мне взять мобильный телефон и скорее узнать, как обстоят дела на районе. На следующий день приехала мама. Она долго сидела около кровати и смотрела на меня то ли с тоской, то ли с укоризной. Не помню, о чём мы говорили., но, наверное, я спросила, как там дети и бабушка с сестрой и непременно уточнила, когда же приедет папа. Мама привезла мне всяких вкусностей, два новеньких комплекта нижнего белья, ночную рубашку, сигареты и портативный dvd плеер с пятью дисками. Моей радости не было предела, ведь теперь я могла не просто лежать и плевать в потолок, а плюя в потолок, ещё и фильмы смотреть! Но, как только мама уехала, я тут же провалилась в беспокойный полубред-полусон. Температура упрямо не хотела снижаться, и даже по утрам градусник не показывал меньше, чем 38,2. В этот год май был экстремально жарким. Горячее солнце шпарило с самого утра прямо в окно, около которого стояла моя койка. Занавесок в палате предусмотрено не было. А зачем в отделении для полудурков занавески? Я понимала, что где-то за стенкой лежат люди в обычных палатах. Наверняка, у них там жалюзи, а, может, и телевизоры. Они разговаривают друг с другом, делятся воспоминаниями о жизни. Мужики, скорее всего, играют в карты и без умолку трещат о машинах и футболе, а мне было не с кем перекинуться даже словом. Валя только и делала, что стонала, к тому же, она страдала умственной отсталостью, так что беседа совсем не клеилась. Она ласково называла меня Дашенька, что-то спрашивала, но, не дослушав, повторяла свой стандартный монолог про то, что её все бросили, но есть брат, который непременно придёт её навестить. Я думала, что она выдумала брата, и его не существует, но не спорила с ней, а подбадривала, что он, наверное, занят, вот и не может приехать. Ночью к нам в палату подселили старуху. Она оказалась злой и сварливой, и уже с самого утра нашла себе развлечение - затыкать стонущую Валю. Жизнь становилась невыносимой. Приезжал папа, привозил продукты, дни шли и шли, а температура всё не спадала. Мне уже казалось, что я так и родилась с этой 38,2! Как-то днём, когда было особенно жарко, и дверь в палату не стали закрывать, чтобы до нас доносилось хоть дуновение майского ветерка, я увидела, что в мужское отделение заходит довольно молодая и хорошо одетая женщина. Когда ко мне приезжали родители, они, конечно же, не дали мне позвонить Сидору. Сидор был моим единственным и, как ни странно, ещё живым другом. А ещё Сидор был весёлым психопатом-шизофреником с неадекватной самооценкой и вечной манией преследования. И вот теперь в моей голове созрел план, что я непременно должна попросить у этой женщины телефон и позвонить своему весёлому другу, чтобы он либо придумал, как мне отсюда свалить, либо привёз мне более привычное «лекарство», нежели то, которым меня пичкали в этой забытой Богом дыре. Я снова вооружилась стулом, и мы с ним снова совершили отважное паломничество в мужскую палату. Там я увидела, кто лежал на койке. В прошлый раз этот человек, отвернувшийся к стене, был полностью накрыт одеялом, да и не до него мне тогда было. А теперь эта милая женщина аккуратно обрабатывала раны на его огромных опухших ногах. Это был её сын. Очень толстый парень лет 20-ти лежал на спине, и, пока она мазала его покрытые коркой ступни, он кривлялся и издавал неприятные нечленораздельные звуки. У него был синдром Дауна... Помимо синдрома Дауна у него ещё был сахарный диабет и какая-то инфекция. Мне стало неловко просить о чём-то эту женщину. Но другого такого шанса позвонить могло было больше не представиться. И я попросила. Сидор взял трубку, и по его голосу я сразу же поняла, что ему сейчас хорошо. Не то, что мне! Я не помню всего разговора, но точно помню, что сказала адрес, номер корпуса и примерное расположение окна (насколько я могла судить о нём, находясь внутри здания). Он обещал приехать и привезти мне «подарок», как только у него будет такая возможность. Я стала ждать. Теперь я не отлипала от окна, а дни казались нестерпимо долгими. Я злилась, раздражалась на санитарок, дерзила, и даже обматерила Наденьку, которая, было, снова завела свою песню, что все наркоманы должны сдохнуть. Когда я чувствовала присутствие Сидора, пусть и незримое, море было по колено. Я знала, что мне будет, куда идти, знала, что там, куда я пойду, меня оденут и накормят, а ещё там обязательно будет «лекарство», наличие которого мотивировало меня на поход именно туда, а не куда-то ещё. Снова приезжал папа и привозил мне продукты, новые фильмы и сигареты, снова шпарило майское солнце, снова градусник показывал 38,2, а Сидор всё не ехал. Может он приезжал? Может он не нашёл окно? Вдруг он приходил, а я тогда спала? Ну почему я так много сплю? И в этот момент я услышала под окном громкий свист. Это был он! Как же я была рада его видеть! Или не его, а лишь то, что он мне принёс. Но я не заморачивалась такими мелочами. Я «подлечилась», и жизнь вновь предстала мне в таком привычном и радужном цвете! Мы долго разговаривали, держа друг друга за руки сквозь ржавые прутья больничной решётки. Заходила медсестра, он пригибался, а потом снова выплывал откуда-то из-под стены, и мы снова о чём-то разговаривали. А потом я собрала все деньги, которые папа оставлял мне для медсестёр и санитарок (чтобы они лучше ухаживали за мной и не хамили), отдала Сидору, и он быстро удалился, обещая приехать в ближайшие дни с новым «подарком». В этот вечер я с удовольствием посмотрела всю трилогию «Властелин колец», выкурила почти целую пачку сигарет (причём до туалета я добиралась самостоятельно, забыв своего доброго компаньона стул возле койки), а градусник показал 37,4! Сидор приезжал снова, а я снова врала папе, что мне надо платить медсёстрам, чтобы они вовремя промывали катетер, чтобы чаще меняли постель. Не помню, что ещё я говорила, но папа верил, ведь он и подумать не мог, что ко мне кто-то может приехать. Через 10 дней я поняла, что меня опять кумарит... Теперь я не отлипала от окна, я бесил