— Погоди-ка, он в мастерской, — уверенно сказала она, кладя ладонь Роджеру на запястье и кивая в сторону небольшой постройки на другой стороне дороги.
С видимой стороны мастерской окон не было, но щель вокруг закрытой двери светилась желтым. Роджер перевел взгляд с темной мастерской на хмельную толпу вокруг костра. Родственники Уте приехали вместе с женихом из Салема, прихватив с собой огромный бочонок темного пива, который определенно добавил праздничной атмосферы. Казалось, густой запах хмеля пропитал все вокруг.
Вокруг мастерской бочара, напротив, витал дух заброшенности и отчужденности. Брианна задалась вопросом, вспомнил ли кто-нибудь у костра о Ронни Синклере.
— Я пойду и перекинусь с ним парой слов, ай? — Роджер легонько коснулся ее спины. — Думаю, слушатель ему не помешает.
— Слушатель и хорошая выпивка? — Брианна кивнула в сторону дома, где Робин Макгилливрей, стоящий возле дверного проема, разливал нечто похожее на виски своим друзьям.
— Думается мне, что с этим он сам разобрался, — сухо отозвался Роджер. Он оставил ее и стал проталкиваться сквозь веселую толпу у костра. Скоро мужчина растворился в темноте, но потом она увидела, как открылась дверь мастерской и в проеме двери появился силуэт Роджера, его высокая фигура почти целиком заслонила свет, льющийся из дома, перед тем, как он исчез внутри.
— Мама, хочу пить! — Джемми дергался, как лягушонок, пытаясь вырваться. Она опустила его, и он умчался быстрее пули, по пути едва не сбив с ног крупную женщину с тарелкой кукурузных лепешек.
Запах еще горячей стряпни напомнил о том, что она не ужинала, и Брианна пошла следом за сыном к столу с едой, где Лиззи, свыкаясь с ролью будущей хозяйки этого дома, со всей серьезностью наложила ей в тарелку капусты, сосисок, копченых яиц и что-то еще с кукурузой и тыквой.
— А где же твой возлюбленный, Лиззи? — поддразнила она. — Разве вам не положено обниматься весь вечер?
— Ах, этот. — Лиззи выглядела как человек, припоминающий нечто, представляющее общий интерес, но никак не первостепенную важность. — Вы имеете в виду Манфреда? Он… вон там. — Она прищурилась, глядя в сторону костра, а потом ложкой указала на своего жениха. Манфред Макгилливрей стоял рядом с тремя другими мужчинами, руки их были сплетены, и они покачивались из стороны в сторону, выводя какую-то песню на немецком. Похоже, они не в состоянии были в точности вспомнить слова, поскольку каждый куплет заканчивался хихиканьем, шутливыми обвинениями и толчками.
— Вот, Schätzchen, — это «милый» по-немецки, — сказала Лиззи, склоняясь к Джему, чтобы дать кусочек колбаски.
Он схватил его, как голодный тюлень, и начал усердно жевать, затем пробормотал:
— Хочу пить. — И исчез в ночи.
— Джем! — Брианна хотела пойти за ним, но толпа, устремившаяся к столу, помешала осуществить задуманное.
— Да не тревожьтесь так, — успокоила ее Лиззи. — Его здесь все знают, ничего плохого с ним не случится.
Однако она все равно пошла бы за сыном, не появись рядом с Джемом маленькая белокурая голова Германа, его закадычного друга. Герман был на два года старше, но житейского опыта у него было в разы больше, чем положено иметь обычному пятилетнему мальчику, — спасибо наставлениям отца. Она надеялась, что он не догадался лазать по чужим карманам в толпе, и мысленно отметила, что стоит обыскать его позже на предмет контрабанды.
Герман крепко взял Джема за руку, и Брианна позволила себе остаться вместе с Лиззи, Ингой и Хильдой. Они присели на тюках с сеном чуть в стороне от костра.
— Ну а где же твой дружок? — шутливо спросила Хильда. — Твой большой и красивый черный дьявол?
— Ах, этот, — ответила Брианна, подражая Лиззи, и девушки разразились дружным и совсем не женским смехом. Очевидно, пиво уже забродило у них в головах.
— Он с Ронни, — сказала она, кивнув в сторону темной мастерской бочара. — Ваша мать расстроена выбором Сенги?
— Ох, еще как, — ответила Инга, страдальчески закатывая глаза. — Надо было слышать, как они спорят, мама и Сенга. Нашла коса на камень. Отец ушел на рыбалку и не возвращался три дня.
Брианна наклонила голову, чтобы скрыть улыбку. Робин Макгилливрей любил спокойствие и размеренность, именно то, чем он едва ли когда-нибудь сможет насладиться в компании жены и дочерей.
— Ну-у, — протянула Хильда философски, чуть откидываясь назад, чтобы было удобнее: она была беременна первым ребенком и находилась на большом сроке. — Ей вообще-то трудно было возражать Сенге, meine Mutter[19]. Хайнрих все-таки сын ее собственной кузины, хоть он и беден.