К тому времени, как они покончили с горячим, в бокале ни капли не осталось, и Алиса чувствовала, что задержку на мороженое ей не вынести.
— Натали, давай обойдемся без десерта. В меня уже, право, больше ничего не влезет. Как ты? Я так даже о кофе думать не могу.
Единственное, о чем она могла думать по дороге домой, — это бутылка виски, которая ждала на кухонной полке.
— Поднимешься выпить, Натали? — предложила она у подъезда. — Пожалуйста. Домой еще слишком рано.
— Ну, не знаю, — колебалась Натали. — Я бы с удовольствием, но, знаешь, лучше я пойду. Спасибо за приглашение.
— Пожалуйста! — Просьба прозвучала слишком уж отчаянно, и тем не менее она должна была повторить: — Пожалуйста, Натали. Хоть на минутку!
И, с тревогой глядя в лицо подруги, она чувствовала ужас при мысли, что останется одна. Невозможно было одной подниматься по лестнице, одной входить в эту уродливую квартиру; невозможно сидеть в ней одной — или ходить, меря шагами комнату, — дожидаясь, пока не придет время ложиться.
— Нет, правда, — говорила Натали, отступая назад. — Правда, Алиса, лучше я пойду. Позвоню тебе на неделе, договорились?
Лицо Натали, уже отступившей под резкий свет фонаря, неожиданно превратилось в маску лицемерия. «Какая она некрасивая и старая, — думала Алиса, — странно, что раньше я как-то не замечала этого». Хотелось сказать: «Натали, я ни капли не люблю тебя и никогда не любила». Вместо этого она сказала:
— Ну хорошо. Доброй ночи.
Она осталась одна. Но дома была бутылка виски, верная, как лучшая подруга. Еще тяжело дыша после крутых ступенек, она крепко заперла дверь и, даже не сняв шляпки, налила себе стакан. Потом медленно разделась и влезла в старый, драный купальный халат, который успокаивал почти как виски. Теперь она была готова встретить ночь.
В начале следующего месяца, в июне, пришло письмо от Бобби с вложенным в конверт почтовым переводом на триста долларов, которые, по его словам, он заработал, торгуя сигаретами на черном рынке в Париже. Он писал, что решил демобилизоваться в Европе и переехать жить в Англию, где или подыщет работу, или поступит в английский университет — пока еще не знает какой.
В июле она получила новое письмо с английским штемпелем и без обратного адреса, с переводом на сто долларов, — как он объяснил, половиной суммы, полученной им при демобилизации. Писал, что теперь он человек штатский, что чувствует себя хорошо и скоро снова напишет ей. Желал удачи.