— Certo… Buonasera, signore.[91] Ну что, теперь ты идешь? — добавил он.
— Тут возникла одна проблема, которую я должна решить, — объяснила Ливия мужу. — Это не займет много времени. Ты меня подождешь?
Франсуа постоял в нерешительности, поочередно посмотрел на них, затем молча отступил, освобождая проход. Ливия облегченно вздохнула и пошла дальше вместе с Марко, который теперь шел впереди нее.
Она была намного взволнованней, чем хотела казаться. Как в ускоренной съемке, все встречи с Андреасом промелькнули перед ее глазами: украденные у ее семьи минуты и часы, убогий гостиничный номер, их обнаженные тела, необузданная страсть на грани разрыва.
В течение нескольких недель, на время помрачения сознания, они были словно канатоходцы, танцующие на канате страсти, который связывал их с жизнью. Вокруг них ничего не существовало. Все было просто, потому что оба были в чужой стране, вдали от дома и родных, и у них не было времени узнать друг друга лучше. Интересно, научились бы они ценить друг друга, если бы обстоятельства сложились иначе? Ведь они были так похожи. И у нее, и у него в глубине души зарождался один и тот же гнев, яростный у Андреаса, более потаенный у нее, и они были одинаково пылкими и гордыми натурами.
Они расстались без всяких объяснений, она уехала в Венецию, он, вероятно, в Баварию, разошлись так же, как и познакомились, под воздействием неподвластных им сил. Он исчез, не оставив о себе никакой информации, но она не забыла о нем. Она знала, что никогда его не забудет, но с течением дней воспоминание о нем стиралось, словно обжигалось в печах, которые поглотили все ее внимание. И теперь, когда он снова неожиданно возник в ее жизни, Ливия чувствовала себя растерянной. Испытает ли она то же головокружение? Будет ли вынуждена вновь подчиниться этой неумолимой силе? Теперь она должна была увидеть в нем не только мужчину, но и прежде всего конкурента.
Она лихорадочно пыталась понять, откуда Андреас мог узнать о красной тетради. Ведь она была так осторожна, постоянно меняла тайник, и при каждом возвращении домой проверяла, не обнаружил ли его кто-нибудь. Как она могла совершить такую непростительную ошибку? Если Марко говорил правду и Андреас похитил формулу, все ее старания сводились к нулю, и будущее их мастерских было поставлено под угрозу, поскольку чиароскуро представляло основу их возрождения. Но самым ужасным было то, что она оказалась недостойной доверия своего дедушки.
— Вот! — воскликнул Марко, раскинув руки театральным жестом.
Не сводя глаз с бокала, стоявшего на скромной витрине, Ливия молча обогнула венецианца. Натянутый бархатный шнур не давал посетителям возможности приблизиться к экспонату ближе, чем на метр. Она без колебаний отвязала его и подошла к хрустальному бокалу.
— Дай мне твой платок, — велела она Марко.
Ливия приблизила лоскут красного шелка к бокалу, и тот слегка изменился в цвете, затем резко убрала ткань, и он вновь приобрел свой естественный цвет. Затем она постучала ногтем по поверхности, и хрусталь отозвался чистым звуком сопрано.
«Господи, спасибо!» — с облегчением мысленно воскликнула она. Андреас попытался им подражать, но потерпел неудачу. Она изначально знала, что состав баварского хрусталя отличается от муранского, поэтому формула должна быть значительно изменена, но то, что она увидела, окончательно успокоило ее. К тому же ему не удалось создать образец, который мог бы хранить в себе свет и видоизменять цвета, в чем и состояла загадочность чиароскуро.
Теперь, когда Ливия успокоилась, она дала волю своему гневу. Как он смел так с ней поступить? Он что, с самого начала использовал ее? Нет, это невозможно. Он даже не знал о существовании ее тайны. Она никогда с ним об этом не разговаривала, как, впрочем, и ни с кем другим. Красная тетрадь была душой мастерских Гранди, а о душе не говорят просто так. Должно быть, он обнаружил ее случайно, ведь именно такие случайности, как правило, переворачивают жизнь. Было ли это судьбой или злым роком, но Андреас Вольф украл тайну Гранди, и, как оказалось, он напрасно рисковал быть проклятым. Гранение было безупречным, и Ливия узнала качество изящной гравюры в сантиметр высотой, украшавшей одну из граней, но стеклодел упустил главное, и его бокал был лишен той мистической сущности, которая превращает простой предмет в произведение искусства.
Когда она подняла глаза и встретилась взглядом с Андреасом, стоявшим по другую сторону витрины, ее сердце вздрогнуло так, словно по нему ударили кулаком.