Судя по пройденному расстоянию, мы уже должны были приблизиться к самой дальней комнате. Я заметил, как дрожит оружие в руках у подчинённых. Один солдат тихо выругал долбаный пот. Я думаю! У меня у самого яростно щипало в уголках глаз. А снаружи — плюс три!
Плач смолк, как отрезало. Затихли голоса и смолкли палочки неведомого барабанщика, исполнив последнюю виртуозную дробь. Наступила окончательная и полная тишина, в которой слышалось только наше дыхание, да треск старых досок под ногами.
Лучи фонарей упёрлись в закрытую дверь. Первую закрытую дверь, за все время нашего движения по проклятому павильону. Сержант откинул забрало и я вновь увидел его исцарапанную физиономию, блестящую от пота.
— Лейтенант, — он хрипнул, подавившись и кашлянув, продолжил, — Лейтенант, нет там никаких заложников, мать бы их! Не знаю, как они это делают, но там — засада. Сожжём сраную будку к чёртовой матери!
И в этот момент ребёнок зарыдал и завизжал, словно его резали заживо.
Нервы и так были на пределе, а эдакое рыдание способно растопить сердце самого камня. Никто уже не думал о возможной засаде и опасности, грозящей со стороны кровожадных тварей. Один из солдат навалился плечом на дверь и тут же повалился с ней на пол. Ещё один воин ткнул стволом автомата в темноту и световой конус нарисовал на стене тень от чего-то, напоминающего осьминога.
Плач ребёнка утих, как обрезало и тут же оглушительно врезал барабанщик. Казалось его удары разрывают барабанные перепонки и отдаются на внутренних стенках черепа. Кто-то истошно завопил и я увидел бледное лицо с закатившимися глазами. В носу что-то лопнуло и по губам прокатилась солёная влага.
Солдата, лежавшего на двери, рывком втянуло во мрак, а второго, пытавшегося рассеять тьму, вышвырнуло наружу, да с такой силой, что он впечатался в стену. Помогать оказалось некому: остальные, упав на колени, прижимали руки к ушам. Все напрочь позабыли про оружие и неведомую угрозу.
Один я умудрился остаться на ногах, хоть толчки боли и рвали содержимое головы в клочья, а в глаза заслоняла кроваво-красная пелена. Каждый шаг давался с невероятным трудом, но я всё же сумел стать на границе темноты и опустил руку, нащупывая светошумовую. Пусть яркий свет прогонит мрак и то, что скрывается в его глубинах.
В то время мы ещё не носили камер наблюдения, поэтому невозможно промотать изображение назад и объяснить, что же я увидел в ничтожную долю мгновения, после взрыва гранаты. В отчёте я указал, что ослеп после вспышки, а зрение восстановилось лишь к вечеру. В стене павильона появилась огромная дыра, куда, судя по всему, ушла тварь, напавшая на нас. Боец, схваченный ею, оказался мёртв. Выпит досуха.
Но кое что осталось. Когда я пытаюсь вспомнить тот день, мне кажется, будто перед глазами возникает достаточно отчётливая картинка. Тварь, напоминающая гигантского паука с корпусом человека, сжимает в лапах обмякшее тело бойца. А за спиной уродливой дряни стоит бледная красивая женщина и пристально смотрит на меня. На её плечи наброшен блестящий, точно мокрый, плащ, скрывающий тело до пят.
И это — всё.
Звонит телефон. Ватрушка. Вообще-то Варя не любит, когда я её так называю.
У нас есть уговор: в день сурка — никаких звонков, пока я не вернусь. Но тут сам виноват: задержался.
— Любимый, всё в порядке? — о, эта приятная хрипотца во взволнованном голосе, — Ты так долго…
— Всё в порядке, — осталась одна остановка, — Жди. Скоро буду.
ДОМ. ВАРЯ. СНЫ
Кажется она способна висеть так целую вечность и я не ощущаю никакой тяжести, прижимая к себе милое «ожерелье». Потом она спрыгивает на пол, целует меня и отступает на пару шагов. Упирает руки в бока и превращается в олицетворение строгой супруги, встречающей нерадивого муженька, после недельного загула.
— Где тебя носило, засранец? Я вся испереживалась!
— Нет, не вся, — легко беру её на руки и прохожу в гостиную, — Смотри: сколько ещё непережёванного осталось. Вот, наберусь сил и допережую.
— Ага, точно, — она юркой рыбкой выскальзывает из объятий и берёт меня за руки, — По тебе заметно. Что, тяжко пришлось?
Пожимаю плечами. Дело скорее в последствиях сурка, но ощущения да, не из лучших. То кофе, которое я употребил в гостях у Папы, давным-давно отошло в разряд седая древность и поросло быльём. Сейчас на уме всего две вещи: крепкий здоровый сон и…еда. А как вы думаете? Мало того, что перед операцией никто не употребляет ничего, жирнее компота и крепче воздуха, так и ещё и проклятущий стимулятор здорово подстёгивает метаболизм.