«Нужно обратиться и выскочить наружу, - подумала девушка. – Иначе сгорим заживо». Посмотрела на родителей: отец дрожащей рукой хватал из угла топор, мать забилась в углу на полатях и тряслась, бормоча: «Что ж с нами будет, боже мой». «Нет, - решила Ведана, - перед ними этого делать не стану. Они не должны видеть». Голова кружилась от странной болезни, тело казалось слабым и непослушным. «Я смогу, - ухало в голове, - смогу!» Она отбросила в сторону стол, отодвинула засов и выскочила на крыльцо.
- Что ты делаешь? – раздался за спиной отчаянный вопль отца.
Перед нею - кружащие на конях чёрные всадники. Их много, будто на землю опустилась стая чёрных ворон. Со стороны деревни несётся бабий вой, крики, удары сабель, перерубающих кости, треск занявшихся огнём изб. Вражьи воины как грозная река в половодье, а Ведана одна, на острове. Отчаянный прыжок... Сейчас, сейчас... Горе вам – никому пощады не будет! Но слева и справа раздался свист верёвок, две петли с хрустом сдавили грудь и шею. Кожу, а затем и мышцы, охватило нестерпимой болью. Яд просочился сквозь поры, попал в кровь, понёсся по венам, прошёл через сердце и выплеснулся в артерии.
- Нет! – зарычала она, чувствуя, как ещё несколько арканов впиваются в тело, видя, как падает на крыльцо утыканный десятком стрел отец, как страшно полыхает крыша избы, в которой осталась мать.
Перед глазами мелькнуло лазоревое небо – бесконечное, безмятежное. Её кто-то ударил под колено, она упала, давясь пылью и комьями земли, и тут же кто-то потный, пропахший лошадиной мочой, заломил руки за спину, выкрутил запястья и туго обмотал их верёвкой. Затем, боль как будто отделилась от тела, и настала темнота.
Она очнулась одна, связанная, в трясущейся повозке. Рядом ехал всадник и похотливо улыбался, поглядывал на неё масляными глазками. Это был Тугоряк. За бортом повозки тянулась бесконечная степь - море качавшегося на ветру ковыля.
- Ай, хороша! - хан цокнул языком, приосанился. – Сначала моей будешь, потом отдам тебя воинам своего куреня. Тебе понравится! – Его губы ещё больше растянулись, обнажая ряд желтоватых и неровных зубов. Потом вдруг посерьезнел: - Наверно, думаешь, твой княжич станет тебя искать?
Ведана оскалилась, зарычала, но Тугоряк презрительно взглянул на неё, достал откуда-то скрученный в трубочку кусок бересты, развернул, наклонился и аккуратно положил перед лицом девушки:
- Читай, коли умеешь.
«...не судьба нам быть вместе, Лада моя...»
Повозка тряслась, буквы плясали перед глазами, из которых хлынули первые слёзы.
«...отец не позволит... все против этого... я государственный муж...долг правителя превыше всего...»
Дальше можно было не читать. Рыдания задушили её, тело сотрясла судорога, будто душа хотела расстаться с телом. Образ Олега – любимого, желанного, ласкового, возник перед нею.
«...прости меня, Ведана...прощай».
- Ненавижу тебя! – остервенело закричала она, засучила спутанными верёвкой ногами о борта телеги. – Ненавижу!
Тугоряк улыбался, одной рукою небрежно держал узду, а другой поглаживал усы:
- Ай, хороша уруска! Ай, горяча! На всех моих батыров хватит.
Ведана больше не слышала его – душа будто вытекла со слезами, оставив после себя лишь пустую оболочку. Глаза потухли и остекленели, бессмысленно и страшно уставившись вдаль. Ей казалось, что она уже умерла. Её обмякшее тело безвольно покачивалось и лениво подпрыгивало на ухабах. Ведана ничего не чувствовала, когда повозка вдруг остановилась и чьи-то крепкие руки, разрезав на лодыжках веревки, подтащили её за ноги к самому краю. Словно в тумане она видела, как ухмыляющийся хан расстёгивает перед ней кафтан и спускает по очереди кожаные чулки, как его грубые руки задирают подол её рубахи, как за его спиной кто-то мерзко посмеивается. Ведане было всё равно, но только не её второй сущности.
Что случилось дальше, девушка почти не помнила. Зверь вышел из-под контроля, он словно заново родился, зажил своей собственной, независимой жизнью. Ему был омерзителен запах кочевника, его голос, его похоть. Никто не останавливал зверя, никто не напоминал о проклятье.
Веревки на руках девушки вдруг натянулись и лопнули со страшным треском. Она обернулась без всяких кувырков – подобное не удавалось даже Далебору. Тугоряк с отвисшей челюстью и глазами, полными ужаса, застыл перед нею, но этого мгновения вполне хватило, чтобы отгрызть ему голову. Фонтанирующее кровью тело ещё не успело рухнуть на землю, как оборотень уже соскочил с повозки и за несколько мгновений растерзал тех, кто дожидался своей очереди в сторонке. Оцепенение половцев как будто прошло – в волчицу впилось несколько десятков стрел, но они не причинили ей вреда. Не обращая внимания на раны, зверь задрал морду к серому небу и завыл так, что некоторые воины задрожали от ужаса, затем опустил глаза, зарычал и явил врагам громадные окровавленные клыки.