Охота началась!
Смерть настигала половцев повсюду. Волчица передвигалась быстрее самого быстрого скакуна, впрочем, пасшийся возле лагеря табун, почуяв ужасного зверя, дрогнул, заволновался и со ржанием помчался прочь. Напрасно кочевники пытались остановить лошадей.
Вскоре две сотни лучших степных воинов погибли и погибли страшно. Когда это случилось, тишина воцарилась над степью, и даже стон раненых не оглашал её, потому что в живых никого не осталось. На два стрелища вокруг лагеря лежали выпотрошенные, обезображенные тела: без рук, ног, губ, ушей и носов. И почти все - без голов. Степные орлы кружили над жутким местом, дожидаясь, когда зверь насытится и уйдёт прочь.
Ведана пришла в себя, приняв человеческое обличье. Скользя по траве, липкой от крови, пошла, шатаясь, куда глаза глядят. Ей было всё равно и заплетающиеся ноги сами несли её. Глаза смотрели, но видели расширившиеся от ужаса очи матери. Уши слушали, но в них звучал только предсмертный крик отца. Зверь больше не подчинялся ей, он вырвался на волю, но это её не волновало. Она потеряла всё... всё: любимого, родителей, дом. Сумасшедшая улыбка исказила её забрызганное кровью лицо.
- Велес, - прошептали потрескавшиеся губы, - ты всё знал... Олег предал меня, отдал на забаву поганым половцам. За что ты так со мной, дедушка? Почему не сказал правду? – и сама же глухо ответила: - Я бы не поверила…- Слова Веданы сделались бессвязными: -Нужно было уходить с тобою. Ты звал меня, а я не пошла... Это я во всём виновата...
Она упала на траву и зарыдала. Слёз уже не осталось. Ничего не осталось. Вокруг простёрлась вытягивающая душу степь – глухая к мольбам, чужая. Так пролежала до темноты. На небо взошёл молодой месяц, рассыпались звёзды. Тогда девица встала и отправилась на родимое пепелище…
От деревни остались только обугленные остовы. Оставшиеся в живых ушли отсюда и теперь это место подавляло, обрушиваясь на Ведану тяжестью утрат. Могилу отца и матери она нашла по запаху, идущему из- под земли. В яме покоилось много людей и на свежем, рыхлом холме стоял наспех сколоченный крест.
- Одна, - прошептала обречённо Ведана, опускаясь на траву. – Я осталась одна.
Ветер не шевелил её слипшиеся волосы, звёзды не пробуждали в душе мечтаний, не притягивали взгляда. Девушка чувствовала себя старухой: сгорбленной, больной, выцветшей. Ей нечего было делать в этом мире, но и иные миры не могли принять её. Она обрекла себя на вечные скитания, и нигде ей не было места.
Сколько минуло времени, она не знала, когда вдруг что-то пушистое коснулось её руки и замурлыкало. Она посмотрела вниз, произнесла ласково:
- Марфуша... Маленькая моя...
На измученном лице девушки проступила робкая улыбка. И так ей вдруг тепло стало, так уютно от тарахтящего серого комочка, что перед глазами поплыли стены родимого дома. Мать в нарядном повойнике сидит за ткацким станом и улыбается, отец что-то стругает над столом и иногда на пол летят ароматные березовые крошки. За окном будто бы осень: ветер рвёт с ветвей листья, постукивает о ставни стылыми каплями дождя, а в избе сухо, сонно и сладко – ажно потянуться хочется. Потрескивает поленьями устье печи, на стенах – играют отсветы от огня, а у ног мурлычет Марфуша.
Ведана взяла кошку на руки, прижала к груди и ушла в лес - подальше от людей. Соорудила там нечто вроде шалаша. Ломая ветки, иссекла в кровь руки, но боли не чувствовала. Раны заживали долго....Она почти ничего не ела, только иногда спускалась в низину, к ручью, и пила оттуда студёную воду, зачерпывая ладонью. Близилась зима. Землю уже сковало первыми заморозками. Последние птицы, прощально взмахивая крылами, улетали в тёплые страны. Ведане было холодно без огня и тёплой одежды. Она тосковала... Сохла.… В волчицу больше не обращалась – даже в полнолуние. Ей едва хватало сил, чтобы переставлять ноги. И вот однажды, когда над лесом закружился пушистый снежок, она покинула своё пристанище и куда-то побрела. Шла долго, преодолевая густые и хлёсткие лесные чащи. Останавливалась, переводя дыхание, и вновь продолжала путь. Через некоторое время деревья расступились, и она увидела вдали купол монастырской церкви, а рядом с ним - новую, тускло светящую золотом колоколов, звонницу. Мороз крепчал. Слабость и дремота застилали взор, и Ведана медленно сползла на землю, прислонившись спиной к березке. Веки её тихо сомкнулись, а на посиневших губах показалась вымученная улыбка. Перед нею, в плывущей темноте, то возникало, то вновь исчезало лицо Олега.