- Если кто-нибудь расскажет об этом Тамаре Ивановне, я сделаю с ним тоже самое, - тихим голосом пригрозил он.
Как оказалось, его сердце совершенно не ведало жалости ни к чужой боли, ни к чужим страданиям. Иногда, со стороны, он казался безрассудно смелым, но мало кто догадывался, что больше всего на свете он боялся собственной боли и смерти. Мысли об этом приводили его в ужас. Но, даже оказываясь в затруднительной ситуации, он был уверен: выход обязательно найдется и с ним ничего плохого не случится. Иначе ведь и быть не может: весь мир должен вращаться вокруг него. А уж для поиска выхода он мог решиться на всё: даже на убийство человека. Как правило, подобным образом устроена нервная система психопата[1]: хладнокровного, расчетливого и глухого к чужой боли. Именно таким человеком маленький Федя и оказался. Разумеется, переделать его психику не представлялось возможным: даже если бы у Фёдора имелись любящие и заботливые родители, даже если бы с ним занимались лучшие педагоги мира - всё равно он вырос бы тем, кем вырос.
Однажды воспитанники детского дома, пользуясь случаем, припомнили ему и убийство кошки, и доносы руководству. Когда Фёдор переплывал через речку, его едва не утопили. Все думали - это его припугнёт, заставит задуматься и хоть чему-то научит. Но они жестоко ошибались. Фёдор и впрямь после этого крепко задумался, но только над тем, как отомстить обидчикам. И вскоре в одном из корпусов среди ночи полыхнул пожар. Трое ребят, надышавшись угарным газом, даже не сумели проснуться и сгорели в койках.
Тамара Ивановна все больше и больше приходила в ужас: никакие слова до мальчика не доходили, и демонстративно соглашаясь с её наставлениями, он всё равно поступал по-своему. Из богатого жизненного опыта женщина знала: когда в обществе появляется «не такой как все», пытаются переделать именно его, а не общество. Но теперь она стала свидетельницей обратного: один человек перестраивал под себя окружающий мир. А, впрочем, так ли это редко и удивительно? Когда она осознала, какое чудовище выросло у неё под крылом, нить её жизни внезапно оборвалась. Поговаривали, что это был несчастный случай: она просто выпала из окна и сломала себе шею. Единственной свидетельницей трагедии стала красавица-яблоня, под которой тело Тамары Ивановны и обнаружили, но к сожалению, деревья совершенно не умеют разговаривать.
Время стремительно мчалось вперёд. В начале восьмидесятых Фёдора забрали в армию. Благодаря необыкновенной выносливости и силе, его определили в десантно-штурмовую бригаду, и после соответствующей подготовки в Фергане он отправился выполнять интернациональный долг в Афганистан. Там у него появилась возможность убивать. Во время боестолкновений с моджахедами он прятался за спинами товарищей и всегда выбирал самое надёжное укрытие, что не раз спасало его от смерти. И только когда опасность проходила стороной, начинал проявлять "чудеса храбрости". Однажды, после тяжелейшего многочасового боя, подскочил к уже связанному душману и ударил ножом. Это был его излюбленный приём, который он отрабатывал в расположении части всё свободное время: снизу-вверх в подбородок. Смерть наступала мгновенно – лезвие проходило через голову и пронзало мозг. Фёдор с наслаждением наблюдал за агонией пленника. Лицо советского солдата, покрытое копотью от сгоревшего БТР и бурой афганской пылью, скалилось в звериной улыбке.
- Ты что творишь, рядовой? – заорал командир взвода, сбивая Фёдора с ног ударом кулака.
Этот лейтенант был новеньким. Не намного старше своих подчинённых, совсем ещё "зелёный", он с неделю назад прибыл по замене из Кабула. Фёдор упал на дорогу, петляющую вдоль предгорья, и из его лопнувших губ на обожжённые солнцем камни хлынула кровь. Стоя на четвереньках, он вдохнул смесь пыли и горячего воздуха, чувствуя, как вместе с ними в грудную клетку затекает злость. Когда он взглянул на офицера, его зрачки на мгновение сверкнули металлом, но тут же вернулись в обычное безмятежное состояние.
- Виноват, товарищ лейтенант, - угрюмо пробурчал он, поднимаясь и глядя в сторону пылающих зарослей тамариска. – Столько хороших ребят эти гады положили, вот и не сдержался.
Офицер окинул взглядом поредевший личный состав взвода, и увидел вокруг суровые и хмурые лица подчинённых. Они тоже смотрели на него и хранили молчание, которое звучало громче всяких слов. Некоторое время лейтенант стоял на месте: гневно раздувая ноздри и сжимая разбитый в кровь кулак, затем круто повернулся и зашагал прочь.