- Всё будет, отец Александр, - заверил Мстислав и, потемнев лицом, заговорил уже с горечью: - Ты помолись за землю нашу, отче, большего мне от тебя и не надобно. Память о былом величии и единстве развеяло ветром, а вместо неё безумие поселилось в людских головах. Кидает князей, словно щепы, из стороны в сторону, а куда плывут - сами не знают. Киевляне водят на Русь торков[6], Черниговцы – половцев. Грабят и жгут свои же города, режут друг друга, будто скот. Почернело золото времён Мономаха, а то, что ещё осталось, точит червь глупости и злобы.
Игумен вздохнул и скорбно покачал головой: эти печали были ему ведомы. Померкла слава Киева, собравшего когда-то под свою руку разрозненные славянские племена. Не так давно, в году 1203, подвергся сей славный град страшному разгрому от Смоленского князя Рюрика Ростиславовича, который привёл на него половцев и учинил на улицах беспощадную резню. Государство распалось на враждующие друг с другом княжества, и сей слабостью готовился воспользоваться Западный мир. Но из-за собственных неурядиц, связанных с войнами гвельфов и гибеллинов, крестовый поход на Русь задерживался. Да, европейцы неуклонно приближались к пределам Руси и успешно вовлекали пограничные русские княжества в борьбу за чуждые им интересы. Так, Волынский и Галицкий князь Роман Мстиславич поддержал гибеллинов в лице немецкого короля Филиппа Швабского, за что и сложил на поле брани буйную голову. Это о Романе написано, что устремлялся он на "поганых" половцев, как лев, и губил их, как крокодил. Вот только умолчал летописец, что союзниками князя были другие "поганые" - торки, которых он брал в свои походы и убивал с их помощью единоверцев. Объясняя свою непомерную жестокость, Роман Мстиславич сказывал: "Не передавивши пчёл, мёду не есть". Наверное, так считали многие, оттого и в иных местах творилось такое, что даже летописец стыдливо опускал глаза, не решаясь поведать об этом грядущим поколениям. Одна только Липицкая битва, в которой православные с таким остервенением резали друг друга, что не только на побоище высились груды мертвых, но и по многим местам лежали тела[7]" , отзывалась в душе отца Александра скорбью и печалью. Вот ведь как: не стало у русского народа общей дороги и каждый пошёл своею, не считая это предательством.
Впрочем, и у христианской веры на Руси всё складывалось негладко. Народ упорно не желал забывать языческие обряды, а служителей церкви обуяла лень и мирская суета. Хотя Византийская культура и стала Евангельским семенем, проросшим в благодатной почве русской языческой души, но она не мешала славянам помнить о своих корнях. Ныне же сила христианской проповеди и вовсе ослабла, уступив место упадку духа и веры. Ещё в году 1204, по итогам правления басилевса Алексея ||| Ангела, крестоносцы захватили столицу Византии - Константинополь, надругались над православными святынями и подвергли город небывалому разорению. На месте некогда великого государства образовалась Латинская империя, а источник православной веры, льющий хрустальные воды на Русь, отныне иссяк.
Вот и отец Александр когда-то довольствовался одною сырой пещерой и ел то, что Бог пошлёт, а ныне проживал в сухой бревенчатой келье, обустроил вместе с братией пасеку и завёл на монастырском подворье домашнюю птицу. Конечно, бортничество приносило и мёд, и воск, нужный для отливки свечей, но также съедало и время, которое настоятель употреблял на уединение и сугубую молитву. А тут ещё докатились слухи, что в некоторых деревнях стали объявляться языческие волхвы, смущая народ своими дьявольскими наущениями. Правда, теперь им уже совсем не верили, потому и рубили иной раз топорами. Да ладно волхвы – поговаривали, что встречаются на дорогах лжемонахи, пришедшие на Русь откуда-то с Запада и проповедающие католическую веру.
Оторвавшись, наконец, от столь тяжких мыслей, отец Александр взглянул на стоявшего пред ним князя.
- Каждый день возношу я молитвы за единство земли Русской и прекращение междуусобицы, - молвил он, искренне радуясь за светлую богобоязненную душу Мстислава Изяславича.
С тех пор минуло немало времени и однажды писательский труд игумена оказался завершён. Теперь перед ним лежала книга со священным Евангельским текстом, написанная красивым уставом[8], ярко иллюстрированная и богато украшенная растительным орнаментом. В благодарность за помощь в строительстве и благоустройстве храма, а также за большой медный колокол, отлитый для новой звонницы, иноки решили подарить рукопись князю Мстиславу Изяславичу. С этой благой целью в город был послан монах Игнатий.