На утро пятого дня отца Александра побеспокоил в келье один из послушников по имени Филипп.
- Брат Игнатий раньше времени возвернулся, - с волнением в голосе заявил он, прерывая молитву игумена. – До князя он так и не добрался, зато сам сплошь седой: и борода, и голова, словно его в муке изваляли.
- Как так? – подивился игумен, поднимаясь с колен, но послушник в ответ только пожал плечами.
Отец Александр обычно сердился, если ему мешали молиться в уединении, и в монастыре об этом прекрасно знали. Но в этот раз случилось что-то особенное: он понял это сразу, по первым словам юного Филиппа, потому и не стал читать ему нравоучений.
- Никому об этом не сказывай, - нахмурив брови, потребовал старец, и добавил: - Молчание собирает, а многословие расточает, помни об этом. Где он?
- В своей келье.
Отец Александр, не мешкая, направился к брату Игнатию. Пока шёл, старался ни о чём не думать, чтобы не терзать разум преждевременными домыслами. Но в монастыре уже всё знали, и он ловил на себе любопытные, а то и озабоченные взгляды. Подойдя к дверям нужной кельи, тихонько постучался в неё:
- Брат Игнатий, позволь войти.
Ответа не последовало, и тогда иеромонах Александр ступил за порог. Увиденное ошеломило его: на земляном полу сидел незнакомый ему человек. Отдалённо он напоминал брошенный на пол куль муки: его плечи безвольно обвисли, позвоночник обмяк и согнулся, лицо осунулось, глаза неподвижно уставились в угол, а длинные седые волосы разметались по спине и груди. Игумен медленно опустился перед ним на колени, стараясь поймать его взгляд, но Игнатий чуть приподнял голову и сам посмотрел на него. Глаза его казались ясными, и лишь в глубине их мерцал огонёк страха.
- Я видел, - сиплым голосом произнёс Игнатий.
- Что ты видел?
- Демона, исчадие ада.
- Расскажи всё по порядку, - мягким голосом попросил настоятель.
И тогда Игнатий принялся рассказывать. В город он отправился известной ему лесной тропою. Евангелие, которое нёс в подарок князю Мстиславу, лежало в заплечной сумке, вместе с куском хлеба и восковой свечой. Вечером второго дня птицы прижались к земле, а на небе стали собираться тёмные тучи. Он хотел успеть добраться до деревни, которая была уже неподалёку, но когда закрапал дождь, быстро перешедший в сильный ливень, понял: переночевать в сухой избе, да ещё и возле тёплого очага, ему не удастся. Пришлось искать убежище под деревьями. Найдя подходящее место, он соорудил из своей вотолы навес и развел под ним небольшой костёр. Дождь не прекращался, так что о ночлеге в деревне монах уже и не мечтал. «Придется провести тут всю ночь», - широко зевая, подумал он и решил было немного поспать, когда сквозь шум дождя расслышал далёкий жуткий вой, от которого в жилах застыла кровь.
- Господи, - прошептал он, сбрасывая с себя оцепенение.
Ему почудилось, что звук донёсся из самой преисподней. Лес, трепещущий от дождя, вдруг показался ему особенно мрачным и зловещим. Он как будто наблюдал за ним из-под нахмуренных бровей лапника, и от этого странного ощущения у Игнатия по коже побежали мурашки. Он принялся судорожно развязывать свой мешок, не забывая при этом дико озираться по сторонам и прислушиваться к ночным шорохам. Достав свечу, зажёг её, встал перед ней на колени и принялся усердно молиться, перебирая пальцами деревянные чётки и кося глазами то вправо, то влево. Он никак не мог сосредоточиться, и от этого слова, слетающие с губ, постоянно путались и дробились. В груди его поселился страх.
Сколько прошло времени, Игнатий не знал, но кусок свечи прогорел примерно на четверть. Ужасный вой больше не повторялся, и монах стал понемногу успокаиваться. «В конце концов, всякий зверь убоится огня, - подумал он, и подбросил в костёр несколько веток. - Может, мне померещилось, и я ничего на самом деле не слышал? Что ж, дочту до конца молитву от ночных страхований и лягу спать». Но воплотить задуманное не удалось, потому что внезапно раздался оглушительный хруст ломаемых сучьев, после которого темнота расступилась, и из чащи выпрыгнуло жуткое чудовище. Кровожадные глаза, в которых полыхало бесноватое оранжевое пламя, уставились на Игнатия, прожигая его насквозь. Грозное утробное рычание зверя и вид его огромных острых клыков заставили монаха лишиться дара речи. Он почувствовал, что волосы на голове поднялись дыбом и зажмурился от ужаса, вытянув перед собою нагрудное распятье. В то же мгновение в ушах его раздался дикий вой, и был он настолько жутким, что инок тут же оглох и покрылся сединою. Некоторое время, показавшееся Игнатию вечностью, ничего не происходило, и тогда он отважился приоткрыть правый глаз. Увиденное поразило его: огромный зверь, по форме напоминающий волка, тяжело дышал и смотрел на него подобно человеку. Его зрачки пульсировали, то расширяясь, то вновь сжимаясь до маленькой чёрной точки, окружённой нефритовым сиянием. Внутри жуткого зверя словно скрывался кто-то, и этот кто-то смотрел сейчас через прорези волчьей шкуры в глаза Игнатия. «Девушка», - невольно мелькнуло в голове монаха. Едва он об этом подумал, как чудовище присело и прыгнуло в чащу, окатив его струями ледяной воды. Тогда ему показалось, что костёр поднялся в воздух и закружился, словно осенний лист, после чего потерял сознание.