Вскоре мы оказались в небольшом кабинете профессора, сплошь уставленном стеллажами и очень походившем на небольшой провинциальный музей. Под стеклом витрин лежали старинные артефакты, добытые в ходе экспедиций. У каждого из них имелась бумажная бирка, на которой указывалось место и время находки. Пока профессор любезно заваривал нам чай, я прошёлся между рядами, рассматривая всевозможные предметы, когда-то принадлежавшие далёким славянским предкам. Были здесь предметы домашнего обихода, вроде глиняной посуды, костяных пряслиц и огнива, а ещё оружие, украшения и языческие обереги. Профессор долго и интересно рассказывал об археологических раскопках на древних городищах и капищах, и в какой-то момент я даже забыл о цели своего визита.
- Однако, мне пора на лекцию, - вдруг спохватился Александр Афанасьевич, бросив взгляд на часы. Он стремительно поднялся, прошёл к одной из книжных полок и достал оттуда тонкую папку: - Вот то, что я вам обещал! – торжественно произнёс он.
- Проклятие Далебора, - прочёл я заглавие.
- Именно так. Располагайтесь вот тут, на диванчике, и читайте. Через полтора часа я вернусь, и если у вас возникнут какие-нибудь вопросы, я с удовольствием на них отвечу.
- Хорошо, - машинально произнёс я, потому что всё моё внимание уже сосредоточилось на тексте рукописи. – «В тот день на городском торгу…» - начал читать я.
[1] Власий Севастийский – в 3 веке н.э. был епископом в одном из городов, принадлежавших римской империи (современная Турция). Церкви, воздвигаемые в честь Власия, часто ставили в местах поклонению языческому Велесу.
Глава 19. Проклятие Далебора
Удельная Русь. Начало XIII века.
«В тот день на городском торгу было немноголюдно. Некоторое время назад княжич Далебор, кутаясь в алое корзно, подбитое мехом горностая, уехал собирать рати против отца. По слухам - отправился к заклятым врагам Мстислава Изяславича – торкам, и с тех пор княжьи хоромы казались заброшенными. Посадский люд поговаривал, что в самом высоком тереме томится в плену княжна Томила - похищенная невеста князя Богдана. Но, то были лишь слухи, пока же детинец[1] был наглухо закрыт на тяжёлые засовы, и лишь иногда, сквозь высокий частокол, можно было увидеть хмурых и молчаливых дружинников в бронях и во всеоружии, проводивших внутри двора смену караула.
С утра поднялась метель. Редкие сани купцов подвозили товары, втягиваясь в русла мощённых деревом улиц. Из-за войны, которую затеял княжич Далебор, цены на жито, мясо и рыбу взлетели этой зимой непомерно, так что особо неимущие горожане мучились от жестокого голода. Иные бросали дома и пытались добраться по речному льду до городка Ольхова, но многие так и не доходили, замёрзнув по дороге или сделавшись добычей волков. Издали, со стороны поля, город как будто замер в ожидании беды. Ещё прошлой зимой у его наружной стены слышался звонкий детский смех и бойкий гомон, доносившийся из ремесленных лавок и торговых рядов, а насыпь, увенчанная частоколом и залитая водой для защиты от нападения неприятеля, служила горожанам местом зимних забав: игр в снежки, катания на замёрзших охапках сена и ледянках[2]. После убийства Далебором князя Василька, веселиться никому не хотелось. Казалось, сама природа скорбела по ушедшему правителю, хмурясь бровями клубящихся туч и осыпая землю колючими охапками снега.
Сенная девушка Катерина пробиралась между рыбными рядами; приценивалась, выбирая стерлядь – некрупную и ту, что посвежее. Купив две небольшие рыбины, завернула в льняную тряпицу и положила на дно корзины. Госпожа, которой она прислуживала, простудилась, и Катерина направилась за мёдом к бортнику, обычно торговавшему за мясницким и овощным рядом. Но, не успела девица сделать и двух шагов, как кто-то схватил её за рукав овчинной свиты и с силой потянул в сторону, попутно зажав рот широкой ладонью. Она даже пикнуть не успела и только в страхе выкатила глаза, чувствуя, как её взяли в охапку и понесли за стоявшую рядом крестьянскую телегу. Вскоре обнаружила, что очутилась в тихом безлюдном закутке, огороженном с трёх сторон стенами боярской усадьбы.
- Не пужайся, милая, - прошептал на ухо низкий мужской голос, - и не кричи: иначе придётся свернуть твою лебяжью шею, а мне этого делать не хочется.
Слова незнакомца ещё больше перепугали Катерину, но, когда почувствовала себя свободной, ей хватило ума удержать рот на замке. Она оглянулась и увидела, что человек, похитивший её с торга, одет в обыкновенный заячий зипун, а голову его венчает разухабистая собачья шапка. Одним словом - тать! Но, тут же мятущийся взгляд её выхватил из-под ворота незнакомца расшитую золотыми узорами столу, скользнул по дорогим перстням, ухоженным пальцам, которыми похититель задумчиво мял аккуратную, остриженную полукругом, бороду. Выходит - не тать! Мужчина смотрел на неё властным, пронзительным взглядом, и уголки его губ нервно подрагивали. Опешившая Катерина всё еще стояла с округлившимися глазами, когда со стороны телеги, на которой возвышалась гора поленьев, послышался хруст снега. Оттуда вышел ещё кто-то. Под его сермяжной накидкой тихонько позвякивали кольца кольчуги, а через разрез подола виднелся висящий в дорогих ножнах меч.