- Вот блин, - заёрзал я, отчего пружины кровати издали неприятный ржавый звук. – Муха же меня на дух не переносит, орёт постоянно. А где он сам-то, пацаны?
- Его больше нет, - спокойно ответил кто-то. – Он погиб через несколько дней после того боя. Вертушка разбилась в ущелье, из-за тумана…
Даже во сне я почувствовал, как мои глаза разъедают слёзы. Лица пацанов стали вдруг размываться, плыть и вскоре больничная палата превратилась в какую-то светло-серую бесформенную массу…»
- Я даже не успел его поблагодарить, - пустым, как барабан, голосом, пробормотал я, и – проснулся.
Я понял, что настало утро, а темно было из-за того, что за окнами моей новой съемной квартиры назойливо накрапывал августовский дождик. Когда я переезжал, тётя Лена с Берёзовского переулка очень сожалела, что не успела посмотреть мои картины. Вот ведь, нашёл о чём вспомнить с утра пораньше – и зачем они ей сдались?
Я выглянул на улицу через стекло, иссечённое косыми брызгами, и увидел погружённую в серый сумрак городскую улочку со снующими по ней раскрытыми зонтиками. От сна на душе осталось поганое чувство, и я в очередной раз пообещал себе, что как-нибудь съезжу в Казань на могилу к Мухе, тем более, что адрес его родителей у меня имелся. Я уже давно хотел это сделать, но воспоминания о тех событиях оказались для меня столь тяжелыми, что я не находил в себе мужества вытащить их из тёмного подземелья памяти, в которое упрятал после возвращения с войны. И всё же: долг перед Мухой обязывал меня. Я знал, что рано или поздно навещу его родителей и поблагодарю за сына, даровавшего мне возможность жить дальше. Отчасти я переживал, что моё появление окажется для них неприятным – кому захочется бередить собственную незаживающую рану? Но вряд ли я имел право поступить иначе. Да и мне не помешало бы освободить душу от этого камня.
Город за окном, несмотря на непогоду, мне очень нравился: невысокие домики со старинной архитектурой, мощёная плиткой улица, уютные скамейки под сенью лип. Я переехал в центр Пензы почти сразу после выставки. Теперь в моей квартире имелись все необходимые удобства, которых до недавнего времени я не имел: горячая вода, душ и туалет. Чердачное помещение арендовал под мастерскую, поэтому теперь не нужно было нюхать по утрам запах скипидара и красок. Мой друг Макс обещал помочь в создании собственного сайта, и я очень обрадовался, что у нас появилось хоть какое-то общее дело – в последнее время мы почти не общались. Получил несколько дорогостоящих заказов от иностранных покупателей и, чтобы не отвлекаться от работы, нанял рекламного агента, который должен был мотаться вместо меня на переговоры и заниматься организацией выставок. К тому же, я всерьез задумывался над вопросом приобретения собственной квартиры, и для этих целей большую часть вырученных денег клал на депозит в банке. Машину продал и взял классом повыше. В общем, жизнь понемногу перетекала на новый уровень.
Открыв конверт, врученный Грачевым, я развернул на столе карту и очертил район, в который намеревался отправиться на следующий день. Синоптики обещали, что дождя не будет, и я пару часов обдумывал, как и о чём буду расспрашивать местных жителей, чтобы не вызвать у них лишних подозрений. После позвонил Грачёву и обрисовал план действий.
- Хорошо, - ответил он. – Продолжай держать меня в курсе. На обратном пути доложишь, что накопал.
- Есть! – бодро ответил я.
- Не придуривайся, Роман! – суровым голосом потребовал Грачёв и на этом связь прервалась.
«Очень содержательная беседа, - усмехнувшись, подумал я. - Просто и лаконично – как в армии». На следующее утро я взял всё необходимое для пленэра, доехал на машине до станции и пересел в электричку. Поиски результатов не принесли, разве что я успел набросать на холст излучину небольшой речушки и радугу, раскинувшуюся над цветущими лугами – синоптики, как всегда, обманули и небольшой дождик всё же поморосил. Прошёл почти месяц, но я так и не вышел на след хранителей культа Велеса. Лето уже закончилось, и мне, если честно, затея Грачёва начинала казаться бредом. Мастерская уже переполнилась пейзажами русской природы, а меня по-прежнему тянуло к любимым языческим мотивам, и более всего к портрету Анники, который я так и не смог завершить. Порой, хотелось послать историю с Фёдором куда подальше, но желание отыскать Аннику пересиливало, и с маниакальным упорством я продолжал каждодневные выезды за город.
Удача улыбнулась мне, когда в неё почти не верилось. Однажды я приехал в глухую, вымирающую деревеньку, до которой несколько километров топал пешком от станции. За время пути мимо не проехало ни одной машины, дорога была изъедена колеями, и в какой-то момент я засомневался: а есть ли смысл топать дальше? Вокруг простирались пахотные поля, наискосок тянулась цепочка потемневших от времени столбов с провисшими электрическими проводами. Пространство вокруг как будто застыло, и только летающая в небе стая грачей, оглашая окрестности криком и всё время трансформируясь, вносила некоторое оживление в неподвижную картину природы. Деревня, показавшаяся из-за пригорка и обозначенная на карте под именем Петушки, произвела на меня довольно грустное впечатление. Дворов в ней оказалось немного, некоторые были обнесены покосившейся деревянной изгородью. Возле ближайшего дома стоял заржавевший гусеничный трактор, в траве валялись какие-то металлические детали. «В такой дыре Анники точно быть не должно» - подумал я, но деваться было некуда: подошёл к ближайшему дому и постучал в дверь. Ответил мне шелест растущих в саду яблонь. Я постучал громче и, уже собирался перейти к следующему дому, как вдруг заметил на завалинке старичка – он курил самокрутку и смотрел на меня с укором.