С этими словами Велес печально посмотрел вдаль, будто заглядывая в будущее и видя там непростую судьбу своей избранницы.
- Спасибо, дедушка, за добрую весть, - глаза Веданы заволокло слезами. – Я боялась, ты осерчаешь на меня. Позволь только попрощаться с Росаной.
- Ступай, - ласково отозвался тот.
Девушка направилась к своей спасительнице. Росана шагнула навстречу, обняла, крепко прижав к груди.
- Не плачь, девонька, - ласково прошептала она. – Будь счастлива.
На землю упали первые капли дождя, среди набежавших облаков сверкнула молния. Лес, прореженный дыханием осени, вдруг закружился, гулким эхом отозвался гром, и Ведана почувствовала, как неведомая сила множеством невидимых рук ухватила за спину и потянула куда-то вверх. Росана мягко разжала объятия, и воздушные потоки подняли её, понесли над макушками деревьев. Далеко внизу остались Велес и его свита. Девушке старик показался грустным и одиноким. Она взмахнула рукой и крикнула:
- Прощай, дедушка!
Вряд ли он услыхал её - в то же мгновение ветер взметнул над лесом опавшую листву и скрыл поляну из глаз. Через мгновение Ведана увидела, как из багряно-жёлтого круговорота вылетели четыре стерха. Они стали стремительно удаляться, словно хотели догнать растворённые горизонтом птичьи стаи.
- Счастливого пути, - прошептала Ведана и отправилась в обратную сторону.
Вскоре увидела мать, с беспокойным лицом спешащую к амбару. «Только бы успеть» - с тревогой подумала девушка, пролетела сквозь соломенную крышу и увидела себя, - лежавшую в полумраке на дощатом полу – бесчувственную и бледную. «Моё тело» - гулким эхом отозвался в голове собственный голос. Руки и ноги тут же сковала тяжесть, боль пронзила грудь, сердце толкнулось: раз... два... три..., а затем забилось ровно, разгоняя по жилам кровь. Из губ вырвался стон, глаза приоткрылись – стены и дверь амбара плыли вместе с какими-то серыми кругами, и это вызывало тошноту.
Послышались шаркающие лаптями шаги, и на пороге, очерченная дневным светом, возникла фигура матери:
- Ах-ты, боже ж ты мой! – запричитала она. – Ведана, что с тобой?
- Всё хорошо, - отозвалась девушка, попыталась приподняться, но ноги затекли и слушаться не желали.
- Да что ж это! – не унималась Амела, обхватив лицо дочери ладонями и испуганно заглядывая в глаза. – А я жду, когда ты вернёшься, думаю: чего она там так долго возится? А она тут лежит...
Ведана чувствовала, как у матери от волнения дрожат руки.
Силы возвращались быстро, и вскоре девушка поднялась - одной рукой держась за плечо Амелы, а второй цепляясь за стенку сусека[1].
- Идём в избу, милая, - молвила мать.
- Погоди, матушка, - отозвалась Ведана, справляясь с головокружением. - Нет... Я хочу на крылечке посидеть... воздухом подышать.
- Хорошо, хорошо, идём. Ах ты, боже ж ты мой... И Протасия, как назло, дома нет! Вечно этих мужиков черти где-то носят, когда их помощь требуется!
Амела помогла дочери пересечь двор, усадила возле порога, а сама кинулась в дом.
- На-ка вот, испей, - молвила она, протягивая ковшик с холодной колодезной водой. – Полегчает.
Ведана сделала несколько глотков, с удивлением осознавая, что вокруг ещё буйствуют краски лета, брызжет зелёным глянцем листва, а окрестности оглашаются пением птиц. Мир, в котором она побывала, выглядел совсем иначе и время там текло по-иному – там уже настало царство осени, а возможно, прямо сейчас пошёл снег. «Велес сказал, что Олег верен нашей любви, что он не бросит меня, не предаст. Тогда мне ничего не страшно» - подумала она, представляя своего суженного, и взгляд её смягчился, а по губам скользнула счастливая улыбка.
[1] Сусек – это ящик для хранения зерна. Кто читал сказку о колобке, там есть фраза «по сусекам поскребла». В некоторых волостях зерно хранили в ямах, стенки которых обмазывались глиной.
Глава 24. Последнее письмо
Ибо кто молвит: "Бога люблю, а брата своего не люблю", - ложь это. И еще: "Если не простите прегрешений брату, то и вам не простит отец ваш небесный"..."Что лучше и прекраснее, чем жить братьям вместе!"... Дьявол ведь ссорит нас, ибо не хочет добра роду человеческому.
Поучение Владимира Мономаха, XII век.
Удельная Русь. Начало ХIII века.
Князь Мстислав Изяславич мерял светлицу терема размашистыми шагами, затем останавливался, глядя через окно во внутренний двор, где боярские дети с радостными воплями играли в лапту.[1] Княжич Олег сидел на лавке с красным от обиды, но сохранявшим выражение упрямства лицом.