Княжич свесил голову и пряди вьющихся волос, упав с темени на лоб, затенили его лицо. Голос его звучал удушливо, с нажимом, и одно это свидетельствовало, какая борьба происходила внутри.
- На Феодоре я не женюсь, отец – о том не проси. Пусть не сразу, но и с Веданой всё обрящется – и слава, и богатство, и ратная сила. Всё это наживное, усилием воли и старанием берётся, а вот любви, - коли сердце другое холодно, - приступом не добьёшься.
- Ну что ты будешь с ним делать! – вскричал Мстислав Изяславич и хватил кулаком по столу, да так, что блюдо со стерлядью, фаршированной грибами в сметане, подскочило и, упав, раскололось надвое. Остальная посуда лишь жалобно зазвенела, но гнев княжеский пережила. – Хорошо хоть хватает ума при боярах не выказывать ослушания. Упрямые, как бараны – что ты, что Далебор. Тот ещё хуже – таких делов пред богом и людьми наворотил... – тут князь вдруг обмяк, словно нежданно лопнувшая тетива, побледнел, и опёрся рукой о стену.
- Что с тобой? – взволновался Олег.
- В сердце вступило... ничего – уже легче. Устал я с тобой препираться... Поступим так, - твердея голосом, произнёс отец: - Сперва ты выполнишь важное поручение, а после, когда вернёшься, поступай, как знаешь. Щелкуну до того времени ответа давать не буду – авось голова твоя просветлеет в дороге, и ты передумаешь.
- Не передумаю! - не веря ушам и едва сдерживая радость, воскликнул княжич. «Отец пошёл на попятную, - задыхаясь, подумал он, - станет мне Ведана женой», а вслух промолвил: - Что за дело?
- Завтра поедешь послом к Далебору. Поговори с ним, как брат – может, тебя он послушает? Постарайся убедить не идти супротив меня войною, не поить землю родной кровью. Пусть уходит – хоть в Дикое Поле, пусть скроется с глаз долой, переждёт – время всё расставит по своим местам. Глядишь, через несколько лет забудутся его грехи, и он сумеет вернуться. Покается прилюдно и начнёт новую жизнь... А идя на меня войной ничего он не выиграет – только православных на поле брани зазря положит, да и сам головы лишится.
Олег стоял чернее тучи. Не нравилась ему эта затея, но делать нечего – угроза войны, способной затянуть в кровавое жерло окрестные княжества, отбивала всякое желание спорить. Не верилось, что старший брат его послушает – уж слишком далеко он зашёл в своих злодеяниях, больно уж захотел власти.
- Хорошо, отец. Кто со мной поедет?
- Ближник твой, боярин Еремей, и с ним сотня опытных воев. Дороги сейчас кишат татями, потому охрана тебе понадобится.
- Добро... – рассеянно молвил Олег.
На последнем свидании Ведана рассказывала, будто Далебор во время полной Луны обращается в жуткого, жадного до человечьей крови зверя, и убить его можно только серебряным оружием. Слухи об этом ходили с того самого дня, как погиб князь Богдан. Вот и любимая, хмуря красивые брови, говорила так серьёзно, что Олег её словам почти поверил. Ведь и впрямь: слишком много необъяснимых и зловещих событий творилось вокруг личности брата, и жестокая расправа над князем Богданом была в их числе.
- Что ж, прощай отец, - сказал Олег, подымаясь из-за стола и расправляя рубаху, сбившуюся под поясом в складки.
Припал на колено. Мстислав Изяславич благословил, после чего крепко обнялись. Выходя из горницы, Олег обернулся и запомнил взгляд отца – тревожный, пронзительный, со слабым огоньком надежды, и стремительно вышел через дверь. Он не знал, что творилось в голове у князя, а тот, проводив сына, долго размышлял, как устроить между Олегом и Веданой размолвку, да так, чтобы раз и навсегда. Помешала странная слабость в теле, заставившая князя отправится в свои покои и немного вздремнуть.