А теперь он шлет короткие письма детям, даже приглашает к себе…
Мадлен. А что дети?
Фрэнсис. Они…
Мадлен. Кстати, я хочу спросить: она хоть старше ваших детей?
Фрэнсис. Не намного. (Смотрит некоторое время на Мадлен). У них там что-то вроде дома из стекла, экологически безупречного. Так, по крайней мере, дети сказали.
Мадлен. Так они ездили?
Фрэнсис. Да, один раз.
Мадлен. Стеклянный дом, вы говорите?
Фрэнсис. Да, в устье реки.
Мадлен. В лесу?
Фрэнсис. Наверное.
Мадлен. И у него, конечно, есть небольшой грузовичок, а в гардеробе полно ненадеванных рубашек?
Фрэнсис. Уверена.
Мадлен. «Какую рубашку мне сегодня надеть, дорогая? Фланелевую в красную клетку или фланелевую в зеленую клетку?»
Фрэнсис улыбается ее словам.
Фрэнсис. Он говорил: «Я хочу начать все сначала. У меня есть на это право, как у каждого человека. Начать все заново».
Мадлен останавливается и кладет на пол пластмассовые нож и вилку, которыми только что ела.
Между нами возникла определенная натянутость, когда я догадалась о вашем существовании.
Мадлен. А потом? Ваши отношения так и не наладились?
Фрэнсис задумалась.
Фрэнсис. Бывали дни, когда я каким-то образом чувствовала, что он был у вас. Вечером я спрашивала, чем он занимался весь день, и он говорил: «Очередной гражданский иск».
Мадлен. Правда?
Фрэнсис. Да, не знаю, почему. Это стало прямо наподобие какого-то кода.
Мадлен. Мое «кодовое название»?
Фрэнсис. Я спрашивала: «Ты теперь берешь меньше уголовных дел?» «Да, — говорил он, — уголовных меньше. Почему-то все время больше гражданских».
Обе улыбаются.
Так мы и сидели по вечерам. Он был дома. А я все чего-то ждала. Потом он вставал и говорил: «Пойду займусь ужином». И тогда, просто чтобы его позлить, я говорила: «Ну, и как она? Какая она была сегодня?»
Мадлен сидит, не двигаясь.
Я спрашивала: «Чем она тебе так нравится? Что в ней есть такого особенного? Почему она тебе нужна? Для чего?»
Мадлен. Что, так прямо и спрашивали?
Фрэнсис. Хотя очень боялась услышать, что он скажет в ответ.
Молчание.
Мадлен. И что он отвечал?
Фрэнсис улыбается тому, что Мадлен не в состоянии выдержать паузы.
Фрэнсис. Он говорил: «Мадлен особенная. Например, у нее свой отдел в Британском Музее. Она руководит отделом…»
Мадлен. Это сущая правда.
Фрэнсис. «У нее отдел исламского искусства. Спроси, у кого хочешь. Она даже со своим шефом не разговаривает».
Мадлен. И это правда. А с чего мне было с ним разговаривать?
Фрэнсис. «И вообще она там ни с кем не общается. Ей никто не нужен. Она самодостаточна». (Фрэнсис на минуту умолкает). Потом, взглянув на меня, он добавлял: «А знаешь, что мне нравится в Мадлен? Что ей, по большому счету, на все наплевать. В этом ее секрет. Ей никто не нужен, чтобы оправдать факт собственного существования».
Молчание.
Мадлен. Понятно. И что вы на это отвечали?
Фрэнсис. Что я могла сказать? Я же вас тогда не знала.
Мадлен. Да, конечно.
Фрэнсис. Я вас видела всего один раз, помните? Мы встречались только раз.
Обе погружаются в воспоминания о той встрече, затем неожиданно Фрэнсис улыбается чему-то другому.
Хотя, раз уж вы спросили, на следующий вечер я все-таки придумала, что ему ответить…
Мадлен. Да?
Фрэнсис. Да, придумала, что сказать.
Мадлен. И что же?
Фрэнсис. Мы были в постели. Я погасила свет. «Значит, ей ничего не нужно, так? Ты так сказал? Женщина без потребностей! Да это же само совершенство, если с ней еще и спать можно!»
Мадлен. Молодец!