Что, горячо? Я подошла слишком близко?
Фрэнсис задает последний вопрос неожиданно доверительным, заискивающим тоном. Мадлен смотрит на нее и, наконец, решается принять вызов.
Мадлен. Ладно. Все равно в ваших глазах я наделала в своей жизни массу глупостей…
Фрэнсис. Этого я не говорила.
Мадлен. Но вы это подразумевали.
Фрэнсис. Я так не говорила.
Мадлен. Ну как же, по-вашему, я потратила впустую уйму времени на все эти митинги, демонстрации… (Мадлен на минуту замолкает и пристально смотрит на Фрэнсис). Но все же есть одна вещь, которой я никогда не делала, поверьте.
Фрэнсис. И что же это?
Мадлен. Никогда не позволяла себя использовать.
Фрэнсис. Использовать?
Неожиданно наступает молчание.
Так вы считаете, я вас использую?
Мадлен смотрит на нее так, словно это совершенно очевидно.
Мадлен. Вы сами ко мне пришли, так? Ворвались, прикрывшись своим писательством, как полицейским жетоном. Оно открывает перед вами все двери. Считаете, что оно дает вам право и сюда лезть? «Пропустите меня, я писательница!»
Фрэнсис. Конечно, нет.
Мадлен. Я, кстати, еще не видела вашего ордера. Что там у вас написано? «Дает право на копание в душе»?
Фрэнсис. Очень смешно!
Мадлен. Кто вы такая? Инспектор Барнаби?
Фрэнсис. А я думала, вы не смотрите телевизор.
Мадлен. Это у меня теперь нет телевизора.
Фрэнсис смотрит на нее укоризненно.
Фрэнсис. Да-а, очень смешно…!
Мадлен. Ну, допустим это правда. Я нечасто куда-то хожу, мало кого вижу, все так, но даже я смогу распознать наглого писаку, если таковой окажется передо мной. (Мадлен выпаливает последние слова с неожиданной злобой).
Фрэнсис. Это неправда. Да как вы смеете? Это же несправедливо.
Мадлен. Разве? (Теперь Мадлен решительно и угрожающе направляется через всю комнату в сторону Фрэнсис). Ведь для вас это должно быть в порядке вещей. Это, наверняка, дежурная ситуация — людей допрашивать.
Фрэнсис. Нет.
Мадлен. Не сомневаюсь, такое у вас часто происходит.
Фрэнсис. Нет.
Мадлен. Фрэнсис, за кого вы меня принимаете? Я для вас что, материал для заметок?
Фрэнсис. Нет.
Мадлен. Что тогда? «Источник»? Вы из меня информацию выкачиваете? Вынуждаете давать показания?
Фрэнсис. Нет.
Мадлен. Тогда что? Объясните мне.
Фрэнсис меняет позу, вынужденная защищаться.
Фрэнсис. Мы просто разговариваем. И все. Сидим среди ночи и разговариваем. Просто есть вещи… которые я должна знать.
Мадлен стоит, ожидая продолжения.
Мадлен. И это все?
Фрэнсис. Разве вам не надо поговорить? Даже вам. Вы не можете все время быть одна. Ведь людям свойственно делиться, это человеческий инстинкт.
Мадлен. Конечно. Разговаривать — это естественно для людей.
Фрэнсис. Ну, так в чем же дело?
Мадлен. Но насколько свойственно людям потом записывать все услышанное?
Фрэнсис выставляет перед собой руки, словно защищаясь от обвинений, но Мадлен уже завелась и продолжает атаковать.
Фрэнсис. Ну, хорошо, хорошо…
Мадлен. Так объясните мне, что это за мода такая новая? Если все это не для романа.
Фрэнсис. Я уже говорила.
Мадлен. Да, но разве, простите, писатели обычно не ждут, пока объект их исследования не умрет? Я думала, это делается именно в такой последовательности. Сначала дать умереть, потом писать. А теперь, видите ли, все стали такие нетерпеливые…
Фрэнсис. Но…
Мадлен …никто не может подождать. А потом что? Будем хоронить при жизни?
Фрэнсис. Это не то, что я делаю.
Мадлен. Разве нет? (Теперь Мадлен выходит за пределы зоны кухни, как будто ее осенило новой идеей). Хотя постойте-ка. А я могу задать вам вопрос? Не возражаете? Могу я кое-что у вас узнать?