Фрэнсис задает этот вопрос с подлинной горечью, но Мадлен по-прежнему смотрит вниз.
Мадлен. Как бы там ни было…
Фрэнсис. Я точно знаю…
Мадлен. Хорошо, хорошо…
Фрэнсис. Простите меня. Я буду молчать и просто слушать.
Мадлен. Как хотите.
Молчание.
Мадлен. Можно так сказать: я знала, почему он был тогда расстроен.
Фрэнсис. Он винил вас.
Мадлен. Нет, это было бы несправедливо по отношению к нему.
Фрэнсис. А разве нет?
Мадлен. Нет, не винил. Просто… был в недоумении. Было что-то такое, чего он не мог понять. Никак. «Почему ты тогда убежала? Почему ушла от меня?» (Мадлен улыбается повторению этого вопроса). «Если бы ты не ушла в то утро в Америке…» (Мадлен оставляет фразу недосказанной; видно, что она вспоминает ту сцену). Там река делает излучину — не знаю, как бы это объяснить…
Фрэнсис. Да?
Мадлен. По вечерам, когда начинает темнеть, там бывает такое освещение… Удивительно, почему-то всегда пользуются словами: «на заднем плане». Очень часто в романах встречается. Вы тоже ими пользуетесь?
Фрэнсис. И я пользуюсь.
Мадлен. «Величественный задний план». Как будто природа вот так по заказу, в одно мгновение, вытаскивает именно то, что надо. Как будто чувствует.
Фрэнсис слушает теперь очень внимательно.
Я сказала «А как ты думаешь, почему я от тебя тогда ушла?» Он сказал «Понятия не имею». И тогда я объяснила. Сказала: «Я испугалась». «Чего испугалась?» (Мадлен оборачивается и смотрит на Фрэнсис). «Испугалась, что все обернется хуже, чем я мечтала», — ответила я тогда.
Обе женщины сидят совершенно неподвижно.
Вот и все. И ничего больше. Я хотела «всего» и боялась, что получу только «кое-что». Причина была только в этом.
Молчание. Теперь Мадлен сильно разволновалась из-за собственного рассказа.
А он спросил: «Ты и сейчас так чувствуешь?» (Мадлен трясет головой, показывая, что на этот вопрос было невозможно дать ответ). Глупо, да? Так глупо. Кто угодно на свете скажет: «Бери, что сможешь». Почему бы и нет? Бери! Так все поступают. В таком уж мире мы живем, все мы. В плену собственных желаний. «Я хочу это. И я это возьму. И оно будет моим». Правда, почему бы и нет? Не знаю, почему я тогда возомнила, будто я какое-то исключение. Я же была просто глупой девчонкой, сбежавшей в Америку. «Раз наша любовь не может совершенной, мне такой любви не надо». (Мадлен улыбается при мысли о собственной глупости). Да что я о себе возомнила?
Молчание.
И какова была цена? Что его не было со мной.
Фрэнсис. Да.
Мадлен. Почему это было так прекрасно? Что в этом было такого особенного? (Мадлен оставляет свой вопрос без ответа.) Итак. В тот раз мы шли вдоль реки. Потом нашли комнату в отеле. Еще один потрясающий вид на Темзу. Он тогда позвонил вам и сказал, что придет поздно. Еще я помню, как той ночью возвращалась домой. В полночь Ковент Гарден был совершенно безлюдным. Мокрые от дождя улицы. И я думала: вот как все обернулось. Пятнадцать лет спустя. Я согласилась на меньшее. Он не станет всей моей жизнью. Он станет всего лишь текстом за кадром. Вот на что это похоже.
Молчание.
И, думаю, так все и началось. (Теперь Мадлен улыбается Фрэнсис). Я вас видела только один раз, помните?
Фрэнсис. Конечно.
Мадлен. Вы пришли в Музей.
Фрэнсис. Да, я тогда собирала средства для какого-то фонда.
Мадлен. Да. Кажется, прошло несколько лет. На вас были блестящие синие туфли. Прямо как на королеве в вашем сне. Вы всем своим видом выражали безграничный интерес и дружелюбие — это было нечто! Вы безумно интересовались всем и всеми. Каждым словом, произнесенным рядом с вами. Оглядывали комнату. Его рука лежала у вас на спине. (Мадлен улыбается). Он нас представил друг другу.
Фрэнсис. Да, я помню.
Мадлен. У вас в руках была сосиска на палочке.