— Я знаю, — захныкала девушка, не в силах больше сдерживать нахлынувшие эмоции.
— Нет, ты не знаешь, — он покачал головой, усмехнувшись, — ты другая, Кейт… Ты не можешь вытерпеть даже малейшей грубости, и чего ты хочешь от меня? — с его губ сорвался истеричный смешок, — хочешь повторить тот вечер?
— Хватит! — закричала вдруг девушка, — ты специально говоришь это… Но нет, я не верю… Я думаю, ты можешь иначе…
— Ты неправильно думаешь.
Дамиано резко отвернулся и зашагал прочь от девушки, оставляя ее в коридоре, залитую слезами.
Обида. Боль.
Снова.
Когда она поймет, когда запретит своему глупому сердцу тревожиться из-за него?
Неужели недостаточно всех прошлых встреч. Каждый раз он делает хуже, больнее…
Разве он заслужил хоть капли тех чувств, что испытывала к нему Кейт?
Почему всю неделю она изводила себя, думая о нем, переживая? Зачем пошла ночью к его двери, на что надеялась?
Глупая… Наивная… А он словно видит насквозь, понимая каждый ее мимолетный взгляд и предостерегает, бережет от самого себя…
***
Холодный кафель, ледяные брызги воды в лицо, судорожно дрожащие от болезненной безысходности руки.
Сорвать с себя эту дурацкую кожу, сжечь, спалить дотла.
Белоснежный фарфор раковины прожигает холодом опирающиеся на него разгоряченные руки, итальянца трясет, воротит от своих же слов, от вида своих влажных глаз в зеркале, от самого себя.
Тошнит от того, что вновь не остановился вовремя, не смог найти тех нужных слов, снова и снова доводя ее до слез.
Что-то гадкое щипало глаза, и он поднимал голову, глядя в потолок, в бессмысленных попытках успокоиться.
Красные глаза, налитые кровью и ненавистью с презрением наблюдали с зеркала за его ничтожностью, всем видом говоря, насколько жалок он был сейчас.
— Нет… — вырвался сдавленный звук из горла, — я не ты…
Руки сжимались в кулаки, отчего массивные кольца врезались в кожу, оставляя на ней мгновенно краснеющие следы.
— Правда? , — издевалось отражение, — тогда выгляни в коридор.
— Зачем?
— Зачем? , — передразнивало оно с плотоядной ухмылкой, — А ты не знаешь? Так посмотри.
— Я не буду.
— Она плачет, изливается слезами из-за тебя.
— Я ничего не сделал, — старался убедить самого себя Дамиано.
— Вот именно — ты ничего не сделал, вновь упустил свой шанс… Она могла дать тебе так много, — мечтательно закатило глаза отражение, — только представь, а ты отверг ее…
— Убирайся!!! — вырвался из груди дикий вопль, когда сжатая в кулак рука Дамиано с треском врезалась в зеркало, разбивая собственное лицо на тысячи мелких осколков, которые теперь падали на потрескавшийся кафель.
Звон ударяющего об поверхность пола стекла, отражаясь от глухих стен, разлетался, наполняя собой всю ванную комнату.
Кровь сочилась из множества мелких порезов, струясь алыми струйками по вздувшимся на руках венах, но он не замечал, не чувствовал этой боли.
Она не шла ни в какое сравнение с той, что поселилась в сердце, отравляя его с каждым мгновением все больше, пока однажды не станет невыносимой.
Тяжело дыша и смотря теперь в оставшуюся на стене голую фанеру, Дамиано все отчетливее слышал сквозь неутихающий шум в ушах собственное подсознание.
Слабак.
Не способный ни на что, кроме причинения боли.
Не умеющий любить эгоист, которого не заботят другие, не заботят их чувства и страдания.
И заглушить эти мысли становилось невозможно, так же бесполезно, как отрицать истину.
Тогда почему так больно…?
Казалось, словно треснуло, разлетевшись на мелкие куски, вовсе не зеркало, треснуло его сердце.
Был ли хоть единый шанс исцелить все те раны, нанесённые ему за эту неделю?
Дамиано выпал из жизни… Не мог появиться дома из-за нее, не мог крепко спать из-за нее, не мог думать ни о чем другом, кроме нее.
А сегодня он вновь проснулся с ее именем на губах…
Он вспомнил с какой нежностью и опаской она прильнула к нему, боясь его реакции, боясь осуждения в глазах или колких слов.
Боже, она боялась даже его самого, но то мимолетное желание почувствовать рядом тепло его тела было сильнее, гораздо сильнее любых страхов.
А он оттолкнул…
Так грубо оттолкнул, уничтожив все ее вспыхнувшие внезапно чувства.
Такие неокрепшие и невинные… как она сама.
Почему Кейт так поступила, так глупо, так… необдуманно? Дамиано ведь сделал всё, чтобы она ненавидела его, чтобы мечтала никогда больше не видеть его в свой жизни, но…
Но она все равно подалась ему навстречу, обнажая всю свою душу перед ним.
Нет, она не должна была.
Он не заслужил этого, не заслужил того счастья, о котором мечтал, а потому сам разрушил всё…
Своим ледяным тоном и бесстрастным взглядом, теми словами, которые хотелось бы выжечь из своей памяти, оставив на их месте лишь тягостную пустоту, которая сейчас была на сердце.
Мелкая бесконтрольная дрожь держала в напряжении всё тело, в голове шумело.
Дамиано сам не понял и не помнил, как сумел выйти в коридор, как на подкашивающихся ногах дошел до нужной комнаты и, собравшись с духом, постучал.
Три глухих удара залитыми кровью костяшками пальцев о дерево. Дверь приоткрылась.
Показавшийся на пороге брюнет обеспокоенно оглядел друга изучающим взглядом, молча, одним лишь жестом приглашая войти.
Казалось, что это конечная…
Больше нет сил держать это в себе, все эти эмоции, чувства. Нестерпимо трудно.
Впервые Дамиано хотелось переступить через свою гордость, вывалить все свои переживания на друга вместе с сопливыми оправданиями.
Тот бездонный кувшин хреновых воспоминаний наконец переполнился, опрокидываясь на голову Итана.
— Мне нужна помощь, — хрипло сказал он, не узнавая свой голос, и опустился на потертый диван.
— Вижу, — Торкио косился на осколки стекла, не успевшие ссыпаться с ботинок итальянца, — мне купить новое зеркало в ванную?
Торкио видел больше, чем показывал на своем лице, но знал, что невозможно вытянуть и капли информации из друга, пока тот сам не придет ею поделиться.
— Нет, боже… — Дамиано прикрыл ладонью покрасневшие глаза, — дело в ней.
Физиономия Итана не выражала никаких эмоций. Безмолвно поднявшись, он подошел к шкафу, выуживая оттуда полупустую бутылку виски, и, тотчас разлив ее по рюмкам, передал одну Дамиано.
Тот с благодарностью кивнул другу, мгновенно ее осушая, и продолжил:
— Есть кое-что важное, что тебе стоит знать… про тот вечер.
Теперь уже Торкио опрокинул в себя рюмку, заметно меняясь в лице.
— Я не хотел этого, — покачал головой Дамиано, — я не мог себя контролировать, мне… что-то подсыпали.
— Конкретнее.
— Какой-то возбудитель, — буркнул парень, подавляя тошноту, подкатившую к горлу от этих воспоминаний.
— Я догадывался, — произнес Итан после долгих размышлений, — зачем ты пришел ко мне? И вообще мне стоило бы спросить, почему ты вваливаешься сюда во втором часу ночи с кровью на руках.
— Об этом… позже, — выдохнул итальянец, — я пришел за советом.
— В этом доме есть только один человек, которому ты должен это рассказывать, и это не я, — Торкио потянулся за бутылкой, наливая еще виски в рюмку Дамиано.
— Она не поверит…
— Ты не пробовал.
— Я не могу… не могу, Итан! — прокричал он, пытаясь донести свою мысль до друга, — каждый гребаный раз, когда ее вижу, я делаю только хуже.
Опустив голову, Дамиано в отчаянии прожигал взглядом свой напиток, надеясь, что Торкио прервет молчание какими-то дельными словами.
Однако тот еще долго молчал, обдумывая всё услышанное. Он и правда давно догадывался, очень давно, еще с самого первого дня.
Он видел состояние друга, замечал те взгляды, которые он кидал на девушку, понимая, что тот случай был недопустимой ошибкой, но никак не его собственным желанием.
Итан хотел бы помочь, он даже согласился бы сам поговорить с Кейт, рассказать ей правду, но сперва он должен был знать ответ на один простой вопрос.
— Она важна для тебя? — спросил он наконец.