Монархи не должны любить своих супругов. Нет, раздоры в семейной жизни мешают им не меньше, чем купцам и землепашцам, но есть грань, которую не следует переходить. Чувства и страсти не должны примешиваться к королевскому долгу.
Отказать любимой супруге, желающей чинов и почестей для племянника, труднее, чем королеве-соратнице, которая думает вместе с тобой о благе державы. Простить обожаемому мужу готовность пожертвовать собой, а, значит, ее любовью, ее благополучием — почти невозможно. И беды, проистекающие из раздоров между супругами, нередко уступают бедам, проистекающим из любви… Что ж, он видел, что видел — и возможно придумает, как это использовать.
Его Величество, тем временем, наклоняется, поднимает с ковра нечто блестящее, кладет на широкую ручку кресла и терпеливо ждет, пока нарушитель границ привыкнет и вернет на место голову и лапки.
— Раз уж вы оставили прежнюю службу, — говорит Людовик, — назначаю вас придворной черепахой. И кладет перед блестящим носом невесть откуда взявшийся маленький кусочек яблока.
Несколько позже Если вам когда-нибудь случится завернуть в славный город Орлеан и вы окажетесь на левом берегу, не пожалейте времени, пройдитесь по Торговому проспекту, а потом сверните налево за греческой церковью святого Николая. Там в переулке вы сразу же увидите потемневшую от времени, но все еще красивую вывеску, золотую на коричневом: «К. Готье, кофе, письма, чернила и сладости».
Поздравьте себя, вы стоите перед первой из орлеанских кафеен, некогда заведенной к ошеломлению столичной публики приемной дочерью знаменитого купца. И хотя большинству жителей города давно нет нужды прибегать к услугам писцов, многие по-прежнему заказывают надписи на пригласительных и поздравительных открытках именно там. Кофе же по-ангулемски и миндальное печенье к нему не изменились за столетия, тем и хороши.
Глава третья Как Джеймс Хейлз обрел и утратил благосклонность королевы
Мне, вообще, суждена была жизнь настолько необыкновенная, что я был современником даже и таких кретинов, имена которых на веки останутся во всемiрной исторiи… И. А. Бунин, «Воспоминания»
К концу 1348 года от Рождества Христова рассказы о славных победах сына Его Святейшества Александра VI переплыли пролив и добрались до Дун Эйдина, впрочем, фурора там не произвели: где Каледония, а где Папская область. Некоторые, как например лорд канцлер и лорд протектор, прикинули, каждый по отдельности, как это может повлиять на расклады в политике Аурелии. Другие — как королева и четыре Марии, — припомнили давно и издалека виданного папского сына; третьи, как проповедник Нокс и его последователи, прочитали очередную гневную и страстную проповедь о разврате и разложении в католической церкви. Эхо континентальных залпов быстро затерялось в собственном каледонском шуме. Названия городов, падавших легко, словно шахматные фигурки — Имола, Форли,
Чезена, Фоссате, Римини, Пезаро, — ничего не значили для большинства: отметки на карте, чужие крепости. Немногим больше значили они и для Джеймса. До Италийского полуострова он так и не добрался за все годы жизни на континенте. Зато с победоносным завоевателем не только оказался в дальнем родстве, но и якобы — по фантазии герцога Ангулемского, чтоб ему трижды пусто было, — состоял в свое время в забавном заговоре. Так что новости Джеймсу Хейлзу сообщали многократно, и, как ему казалось, с издевательской радостью. В общем, папское отродье выживало каледонского адмирала из собственных дома и города. Джордж Гордон, уже второй год бесценный, бессменный соратник в приграничных делах, выслушивал италийские новости с интересом, выспрашивал подробности. Запретить ему любопытствовать было и невежливо, и невозможно, так что Джеймс в какой-то особенно невеселый дождливый и не вполне трезвый час не выдержал и спросил, за каким келпи и всей дикой охотой Джорджу дался сын главного идолослужителя и сам сволочь каких свет не видывал? Гордон отставил кубок, повел острым носом, вытянул ноги к огню.
— Папа не только глава… того, что они, прости их Господь, называют Церковью, но и светский правитель. А у них та же беда, что и у нас. Нет никого, кто мог бы подчинить всех — но все боятся, что такой человек появится. Пока казалось, что победы папской армии — дело удачи и стечения обстоятельств,
крупные игроки не вмешивались. И прозевали захват Романьи. — Джордж сам зевнул и прикрыл глаза. — Но уж теперь-то все проснутся и кинутся играть в короля горы наоборот. Стащи сильнейшего вниз… Впрочем, в одном я людям Папы завидую.