Но ей полюбился другой. Полная противоположность Роберта – вечно угрюмый, хмурый Кевин Фойс. Холодный, недоверчивый и полностью лишенный теплоты мужчина.
Хотя ничего удивительного.
Рядом с ним Роберт терялся. Он исчезал в его тени, в его аромате, в его уверенности и власти.
Кевин, как огромная серая туча, сумел заслонить собой даже такое солнце как он.
Элин вздохнула и снова выдавила из себя улыбку:
– Малышка скоро выйдет. Подожди немного.
Кевин, наконец, добрался до дома. Пешком идти оказалось очень долго, да и холодно, но зато у него было время подумать.
Вошел в гостиную и осмотрелся. Пустое, опостылое место, не дающее забыться сколько ни пей. Эти стены хранят память о том, что он так отчаянно пытался не вспоминать, но день ото дня мучился и мучился, и мучился. Ему по ночам снилась улыбка и веселый смех этой твари, что губами, которыми целовала его, шептала какому-то мужику "еще".
Он постоянно ощущал в спальне, в ванной, в прихожей аромат ее духов и никак не мог понять, что сделал не так. Он с ума сходил по ее телу, по необходимости прикоснуться, обезумел от тоски, сдвинулся от отчаяния; он до края дошел…
Кевин прикрыл глаза, останавливая бурный поток мыслей, и медленно выдохнул.
Хотел бросить ключи от машины в чашу на столе, но отчего-то они словно к пальцам прилипли.
Глянул на них и вспомнил Джоан. Ее прекрасные карие глаза, пушистые ресницы, растерянный возбужденный взгляд.
Кевин не сдержал улыбки.
Его тянет к ней куда сильнее чем он предполагал. И уйти оказалось куда тяжелее. Он минут тридцать у ее ворот курил, не решаясь переступить последнюю черту. Хотя, может и не стоило.
Цыкнул, вытер двумя пальцами уголки рта и глянул в окошко, чуть отодвинув легкую тюль.
Он застукал Шейлу так банально: просто вернулся с работы пораньше. Еще с дверей услышал ее стоны, и они заглушили собой все остальное: испуганный стук сердца, звук его тяжелых шагов, шум улиц, проникающего в дом сквозь распахнутые окна… а эти чертовы тюли нескончаемо, вились на ветру.
Тогда солнце светило. Яркое такое, жаркое. Ему бы греть, но в тот миг Кевину было страшно холодно. То ли от предательства, то ли от обиды, то ли от бешенства, пожирающего его.
А Джоан с ее ледяными руками даже тогда, на набережной, под холодным проливным дождем сумела его согреть. Он так долго не ощущал женского тепла. Не прикосновений, не страсти, а именно обычного душевного, такого домашнего женского тепла, от которого становится спокойно и уютно. От которого даже старая халупа словно самый лучший дом.
Кевин вновь улыбнулся.
Единственная женщина, из-за которой ему снова захотелось просыпаться в этой мерзкой постели.
Он посмотрел на наручные часы и достал телефон, как, вдруг, тот сам зазвонил. На экране высветился незнакомый номер.
– Опять работа, – фыркнул и ответил. – Фойс.
– Привет.
Этот голос Кевин сразу узнал.
– Шейла, – взгляд потянулся к спальне на втором этаже, – чего надо?
– Может поужинаем сегодня?
– Ужин? – нахмурился он. – Серьёзно?
– Вполне, – она была, как всегда, совершенно уверена в себе. – Давай встретимся в восемь в ресторане Тони Мёрвальда. Тебе ведь там всегда нравилось.
– Нет, Шейла, это тебе там всегда нравилось, – он никак не мог отделаться от вида помятых простыней, всплывающих перед его глазами.
– Ну, мы можем и это обсудить. Ты придешь? Я буду тебя ждать.
Кевин вновь поглядел на наручные часы. Сейчас почти семь.
Он скинул вызов и посмотрел на дверь:
– А может, все-таки, рискнуть.
– Пора одеваться. Я отвезу тебя, – Элин еле сдерживала бушующие в груди эмоции. Джоан снова молчит и снова не смотрит на нее. – Я помогу тебе, – пробормотала сержант, но девушка отрицательно покачала головой.
Элин лишь вздохнула:
– Конечно, милая. Сама так сама, – она бросила печальный взгляд на застывшую посреди комнаты девушку и вышла.
Джоан подняла аккуратно разложенное на кровати длинное платье и провела рукой по мягкому черному бархату. Как раз в тон ее настроению, как раз в цвет этому страшному дню.
Она неторопливо надела наряд, изящно застегнула молнию-невидимку на спине, прошлась из стороны в сторону и взглянула на себя в зеркало.
Мягкая ткань подчеркнула точеные изгибы прекрасного тела, а разрез при каждом шаге оголял длинную ровную ножку до самого бедра. Волосы рассыпались по плечам и упругие локоны слегка подрагивали стоило девушке лишь качнуть головой.
Макияжа было катастрофически мало; Джоан знала – сегодня она будет плакать. Опять. Спрячется от всех и будет рыдать, вспоминая этот день, будто все было вчера. Слишком горько, слишком грустно и неподъемно тяжело. Но хуже всего то, что никто ее не поддержит, никто ее не поймет. Ее давно не понимают. За столько лет ей было "положено забыть" произошедшее, но она не смогла. Вокруг все жаждут ее "излечить", а она просто мечтает, чтобы ее оставили в покое.