И я ношусь вслед за ним с подносами, без конца ощущая, как покалывает спину и шею. Потому что Дым смотрит на меня.
Глава 7
Дым
Hurts — Redemption
— А Дэн-то почему не пришел? Опять его баба парадом рулит? — возмущается Палыч, когда сажусь обратно за стол.
У Палыча свое видение мира. Он считает, что каждый мужик достоин еженедельного загула, а женщине место дома с детьми. До шовиниста ему далеко, он в чужой огород обычно не лезет, но иногда от обиды случается.
— Макс, ты ж его друг, может, вправишь мозги? — никак не уймется. — А то ж лица на нем нет, одна вселенская скорбь в глазах.
— Любите вы загнуть, Палыч, поэт в вас дохнет, — посмеивается Чайковский и спрашивает про горе-стажера, пока Алан с Мишаней новый объект для ремонтных работ обсуждают.
Это обычное явление, у нас все вертятся, как могут. Дима с Султаном, водилы из караула, например, гоняют на такси в свободное время, чтобы прокормить семьи. А они у них большие: у одного Султана четыре дочери и две кошки с женой — целый гарем.
— Глаза сломаешь. — Макс толкает локтем в бок, а я несколько раз моргаю, прежде чем сообразить, что говорит он мне. — Что за девчонка?
Внимание разом переключается на меня, мужикам только повод дай языки почесать.
— Это же та девушка, которая приходила в часть? — лезет Алан не в свое дело.
— А зачем это она приходила? — пыхтит Макс.
— Я уже где-то видел ее, — бормочет Палыч, пока его не осеняет, к моему глубочайшему сожалению: — Точно, пожар! Она же была на том выезде? Девятиэтажка!
— И ничему жизнь не учит? — намекают на дурные приметы и неудачные знакомства в прошлом.
Есть у пожарных нерушимые заповеди, о которых знает каждый. Например, «только прибыл — думай о воде», или «туши по огню, а не по дыму». И смысл одной из них не привязываться к тем, кого спас, не переносить работу в жизнь — плохо заканчивается.
— Заткнись, — не без улыбки отвечаю Максу, имея в виду то, что говорю.
— Значит, понравилась.
И понеслась. Этим же для обсуждения моей личной жизни даже я не нужен. Поэтому отпиваю из бокала и возвращаю взгляд к бару, рядом с которым видел Юну недавно. Сейчас ее там нет, впрочем, как и по периметру. Только через несколько минут появляется в зале с тем самым официантом, который должен сменить ее, и я, засмотревшись, откидываюсь на спинку стула.
Понравилась? Определенно. Что-то в ней есть. С первого взгляда понравилась, но так часто случалось. Я привык не идти на поводу у инстинктов — секса хватает, на голодном пайке не сижу. И все равно стоило признать — понравилась. Сильно. Своей непосредственностью, искренним «спасибо», которого не дождешься при нашей-то работе, тем, как цеплялась за маленькую дочь — не хуже львицы в дикой природе.
Появление в части смешало представление о девчонке: она пришла с рисунком этим несуразным, глаза бегали растерянно. Я подумал, ерунду несет, ребенка использует, чтобы познакомиться ближе, разозлился — она отвлекала от работы. Только после случайной встречи в больнице сопоставил части картины и… захотелось ей чем-то помочь.
Но пожарные не рыцари. Они мчат на вызовы к тем, кто засыпает с сигаретой и включенным электронагревателем, а не подвозят симпатичных девушек до дома. Поэтому забил, забыл, но позже, черт возьми, увидел этот бар. И ее — опять другую, теперь краснеющую от любого моего слова, хоть и все равно бойкую. Сбежала — я пошел за ней. Мне интересно, почему нет? Я люблю ошибаться в догадках, а тут уже дважды промазал.
Сейчас Юна стоит метрах в пяти и делает вид, что меня не существует и у нас не было того разговора на веранде. Уже знаю: не позову — не подойдет. Высокая, тонкая, с темными густыми волосами, завязанными в плотную косу, и большими, будто перманентно испуганными глазами. От девчонки веяло сладостями и чем-то легким. Гораздо более приятным, чем дым и машинное масло, которые не перебивал ни один существующий одеколон.
— Эй, Юна! — кричу громко, заставив замолкнуть и наш стол, и пару соседних.
Девчонка вздрагивает, замирает, но в мою сторону не оборачивается, зарабатывая себе новые и новые очки. Я люблю кошки-мышки, особенно когда мышки такие гордые. Правда, официант рядом все равно смело подталкивает ее к нам.
— Освободи, — толкаю Макса, чтобы двигался по дивану и прижал Палыча к стене. Юне уступаю место во главе стола. Макс только успевает открыть рот, чтобы возмутиться, а я уже падаю рядом с ним. — Тебе взять что-нибудь?
Мой вопрос Юне звучит под смешок в ухо. Максу не жить на отработке нормативов, и он это прекрасно понимает лишь по одному моему взгляду.