Выбрать главу

И тут случилась очень странная вещь.

Из полумрака высунулась рука. Длинная, с костлявыми пальцами, поросшими рыжей шерстью. Рука схватила саксофониста за бок. Когти вышли из пальцев и впились в мятый коричневый костюм. На костюме проступили капельки крови. Саксофонист завизжал. Звук был похож на тот, что выдавливался из несчастного саксофона. Затем все пропало: и незадачливый музыкант, и футляр с инструментом, и волосатая лапа.

Сумерки были полны света фонарей, люди шли к станции метро, и часть их оседала возле ларьков, чтобы глотнуть осени перед расставанием.

Старик-бомж по-прежнему сидел на парапете возле подземного перехода возле станции. Задрав рукав своего бесформенного пиджака, он чесал локоть. Затем вдруг расхохотался и быстрым движением пересел поближе к супругам.

Старик-бомж был здешний, поэтому супруги не стали ни возмущаться, ни отходить от него подальше. Скука ушла из глаз женщины. Мужчина снова уселся, разжал кулаки. Ему было досадно за то, что он так сорвался. Как-то несолидно все это получилось.

– И он еще говорит о монстрах! – сказал старик-бомж.

Мужчина уставился на него.

– Вы обо мне?

– Нет, я о монстрах! Вы видели монстра?

– На картинке, – сказал мужчина. – В чем дело?

– Я – монстр, – пояснил бомж. – По вашим меркам, во всяком случае.

И снова скромно почесал руку, после чего опустил рукав.

– Это вы его утащили? – удивилась женщина. И быстро добавила: – Ну, я почему-то так и решила!

– Да, моих рук дело, – сказал бомж. – Говорю вам, я – монстр. Собственно, я не стал бы вмешиваться. Отнюдь. Вы абсолютно в полном состоянии его были изгнать. Но…

– Вы не бомж, – сказал мужчина.

Старик поднял лохматые брови и задержал их в этом положении минут на пять. Собственно, все то время, пока шел разговор, брови его торчали в совершенно неестественном месте, почти под самыми волосами.

– У меня нет своего жилья, – возразил старик. – Нет уж, я бомж. Я вот и в газете читаю…

Он вытащил из кармана мятую газету. Это был «Коммерсантъ».

– Я – часть города, я должен знать, чем дышит город, – пояснил старик. – Я хорошо знаю, кто я такой.

– Вам дать денег? – спросила женщина. Она задала свой вопрос очень просто, поэтому старик ответил ей так же просто:

– У меня достаточно денег. Могу даже угостить вас пивом.

– Это излишне, – произнес мужчина.

Женщина замолчала.

Старик вернулся к первой теме:

– Я бы хотел, чтобы вы отнюдь не неправильно смотрели на проблему монстров. Истинные чудовища могут встречаться. Не следует недооценивать возможность подобной встречи. Ее выгоды и недостоинства. Я хорошо говорю по-русски?

– Для монстра – великолепно, – сказала женщина.

– Тата! – одернул ее муж.

Она поджала губы, метнула в него хитрый взгляд и тихонько засмеялась, отвернув лицо в сторону.

– Не все из нас так хорошо устроены, как я, – сказал старик. Он поднял руку и некоторое время возился со своими бровями, возвращая их на правильное место, ближе к глазам. – Кожа слушается плохо. Особенные мышцы. У меня не хорошо развиты. Требуется тренировка, тренировка! Я прочитал это слово в газете.

Он задумался.

– Здесь я вспоминаю дом, – сказал он наконец, после долгой паузы, и показал на станцию метро. – Дым родного очага. Что-то в такой родословной.

– В таком роде, – машинально поправила женщина. И спохватилась: – Извините!

– Ничего. Я должен практиковаться. Еще одно слово из газеты. Тренироваться и практиковаться.

Станция метро «Горьковская» похожа на перевернутую суповую тарелку. Суп из нее не вылился, а застыл, образуя полукольцо. Там горят огни: внутри станции кипит жизнь, люди покупают жетоны – только ради того, чтобы тотчас расстаться с ними и ступить в совершенно иной мир, где лестницы двигаются вниз, а лампы медленно плывут вверх. Везде тепло и ярко, деловито стучат механизмы, можно сесть и читать, или разговаривать, или купить у поздней торговки букет цветов и глупую книжку в яркой обложке. И поезд услужливо повезет тебя домой.

Старик-бомж показал на станцию рукой, немного более торжественно, чем она заслуживала, и повторил:

– Дым родного очага. Это здесь.

И замолчал, прикрыв глаза совершенно гладкими синеватыми веками.

Это случилось в самом начале шестидесятых, подумал старик. И проговорил, не поднимая век:

– Это случилось в начале ваших шестидесятых… Мы разбились.

Было очень тихо. Негромкая спокойная музыка вечера уже разливалась повсюду, она состояла из множества звуков, которые звучали в таинственном, почти невозможном согласии, – очень большой, непрерывно импровизирующий джазовый оркестр: упорядоченный хаос, производимый талантливыми хулиганами.

– В каком смысле – вы разбились? – уточнил мужчина, потому что старик на мгновение замолчал.

Бомж повернул к нему голову и открыл глаза. Светящиеся голубые плошки повисли в темном воздухе, но это не выглядело страшным. Затем огонек погас – веки снова упали.

полную версию книги