— У меня есть деньги, возьмем такси до дому. Так ты не дойдешь. А морали почитать тебе и завтра успеют.
Но тут подошел тренер и неизвестный черноволосый пожилой мужчина с блестящими молодыми глазами, которые задавали тон всему лицу и молодили, наверно, лет на десять.
— Сколько вам лет? — спросил неизвестный.
— Шестнадцать.
— По коленке?
— Да… А откуда вы узнали?
— Видел. Ты полежи денька два с компрессиком. А как встанешь, приходи ко мне.
Потом они спросили у ребят, кто это был. Те развели руками. Не знаете? Новый тренер мастеров «Спутника», Владимир Петрович.
Бывает, что в шестнадцать-семнадцать лет выработался у парня характер. И вдруг… первая любовь. Тут два варианта. Первый: характер окончательно выковывается, закаляется. Второй: весь этот характер разлетается вдребезги под первыми же ударами, и потом полжизни человек бродит и подбирает осколки.
Маркелов прошел свою первую любовь.
Началось все по старому, избитому сценарию. Маркелов увидел девочку, свою ровесницу. Он стал приходить на бульвар. Иногда она там бывала. Он стал бродить возле школы в те часы, когда кончались уроки. Скоро он узнал, что влюбился на всю жизнь.
Время он выбрал весьма неудачное. Тренировки, занятия в школе, работа — не продохнешь. И тем не менее…
Странная это была любовь. Ира отлично все понимала. Она знала, что он ее ждет. Но они никогда не здоровались. А однажды Ленька с Челноковым встретили Иру с подругой. Встреча была неожиданной. Произошло секундное замешательство, и Маркелов успел (он никогда не мог понять, чем это было вызвано) засадить из резинки в лицо подруги бумажным «патроном».
Скоро они выяснили, где живет Ира. Произошло это так. На пятом этаже холодной, темной лестницы он и Толя Челноков орали друг на друга шепотом, кому звонить. Подозрение падало на тридцать первую квартиру. Требовалось проверить. Наконец Ленька подкрадывается к двери, звонит. Со второй космической скоростью ребята летят вниз. Так повторялось несколько раз, пока дверь не открыла Ира. (С третьего этажа, одним прыжком пролетая двенадцать ступенек, Маркелов успел увидеть ее.)
Ох, эта первая любовь, чтоб она провалилась! Маркелов в фартуке, перепачканный, с молотком и ботинком в руках выглядывает из-за перегородки и…
Маркелов не плюхнулся обратно. Он вышел к приемщице (этого совершенно не требовалось), очень спокойно поговорил о заказе и, показав, что заметил Иру, вразвалочку ушел в мастерскую. Он знал, что у Иры отец где-то за границей, что Ира ругается с домработницей и изучает дополнительно английский с учителем. А Маркелов — сапожник. Было бы лучше, если бы Ира увидела Маркелова в момент, когда он командует эскадроном. Ну, отбросим эскадрон, как неосуществимое. Но хотя бы тогда, когда он, играя с центральной спортшколой, с двадцати метров влепил гол.
«Я сапожник, ну и пусть! Без нас ходила бы в худых ботиночках…»
В этот день Маркелов с остервенением отдирал старые подметки и вбивал гвозди в новые. А еще часа через три так же остервенело орала худая старуха, вспоминая доброе дореволюционное время, когда мастера немцы тачали сапоги на славу, а теперь эти сопливые мальчишки… Нет, вы посмотрите, что они делают! Чьи сапоги получала старуха, никто не знал, но, всунув руку в один из них, напоролась на огромный гвоздь.
Маркелов смотрел в окно и усиленно вспоминал, как это ему удалось: ведь под руками такого гвоздя не было!
Он перестал ходить на бульвар. Он перестал ходить к ее школе, когда кончались уроки. Но он думал о ней. Каждую минуту.
И несколько лет спустя…
Какая знакомая сцена! Стоят, прижавшись друг к другу, две девочки и растерянно смотрят, как четверо юнцов, четверо молоденьких петушков, которые спорить могут пока только руками, дерутся, дерутся из-за девчонок.
Эта драка была несколько необычной. Очевидно, Ира возвращалась с вечера с двумя пижончиками, Маркелов уже тогда знал, что они собой представляют и что будут представлять. Пижончики уже тогда совершали паломничество на улицу Горького, щеголяли именами американских певцов, носили перелицованные, но модные папины брюки и танцевали «атомным» стилем. Проходило еще года два, и, глядя на потолстевших пижончиков и девиц с ними в очень ярких юбках и курточках, не сразу доходило, наши это или иностранцы. Эти же пижончики и тогда и после любили подраться (и, естественно, год этим хвастать). Но дрались они при одном условии: когда их было в два раза больше.
Сейчас было двое на двое. И поэтому один пижончик убеждал, что драться нехорошо и зачем драться, а другой, которого били, говорил: «Ну подожди, мы еще с тобой встретимся» — и, получив по лицу (другим тоном): «А что я тебе сделал, а?»
Маркелов знал и нападающих. У них была своя форма — сапоги и кепка, что надвигалась на самый кончик носа. Они обычно стояли группками у своих ворот, говорили о чем угодно, и случалось, что за целый час беседы не было произнесено ни единого цензурного слова. В этом тоже был свой стиль и свой шик, своя романтика. Со временем этих «хозяев переулка» пересажали за хулиганство, а большинство сами порвали с прежней компанией и, отслужив в армии, возвращались солидными, более уравновешенными, семейными товарищами.
Все эти мысли Маркелов сформулировал гораздо позже, но и тогда он ясно различал эти две крайние группировки, под влияние которых попадала часть его сверстников.
Сейчас, как бы в миниатюре, они встретились между собой. Удивительно благовоспитанные прохожие переходили на другую сторону улицы. И взгляд Иры, беспомощный, молящий увидел Маркелов. Ей нравился тот пижончик, которого били. Это тоже увидел Маркелов.
Двое в кепочках строго распределили свои обязанности. Один небрежно выслушивал рассуждение пижончика о том, как нехорошо драться, другой, держа за ворот второго пижончика, втолковывал ему на нецензурном диалекте, что таких он еще в детстве убивал из рогатки.
Растерянный взгляд Иры. Когда она увидела подходившего Маркелова, в ее глазах появилось совсем не то, что Маркелов ожидал увидеть. Он понял, что ей неприятно и стыдно перед ним за всю эту дикую сцену.
Маркелов усмехнулся. Он знал особенность нападающих. Они любят драться, но не любят, когда их бьют.
Он расшвырял их и ушел, не проронив ни слова, ни разу не взглянув на Иру.
А потом, возвращаясь с тренировки теплым весенним вечером, он встретил трех девочек. Среди них была Ира. Он понял, что они его ждали.
Они сказали, что у Ляли день рождения и пусть он приходит, но приведет с собой товарища.
Девочки проводили Маркелова до дому. Прощались они, как старые знакомые.
Спать в эту ночь Ленька не мог. Напротив его окна, на крыше сарая, резвились коты. Маркелов в час или два ночи вскарабкался на крышу и изловил одного. Кот подмигивал одним глазом, царапался и орал. Маркелову было очень весело, и он дразнил кота до тех пор, пока не проснулись несколько окон и сонные физиономии не прилипли к стеклу.
Ох, эта первая любовь! Мы в ней успели наделать столько ошибок, что не забудем ее никогда. Был человек, который с редким умением, расчетливостью и ловкостью сделал так, что Ире вдруг стало неинтересно с Маркеловым. Человека звали Ленька Маркелов. Он в первый же день признался Ире в любви на всю жизнь. Ира была ошарашена бурными чувствами и самоуничижением молодого хулигана (именно таким она считала Маркелова).
Она схватилась за спасительное слово «дружба».
И Маркелов стал мальчиком на побегушках. Ему делали выговоры, ему говорили, как одеваться, с кем дружить. При нем уходили танцевать с другим.
Страшная вещь, когда тобой командует девочка, красивее которой, естественно, нет никого в мире.
Маркелов постепенно сгибался.
Но он был парнем с широкими плечами, футболистом, с двадцати метров посылавшим «мертвые» мячи. Он был человеком, который мог заставить себя сделать все что угодно. Так он заставил себя зимой ходить без пальто. Так он заставил себя однажды без всякой тренировки спрыгнуть на лыжах с большого трамплина (до сих пор удивительно, как он не сломал шею).
И Маркелов вдруг выпрямился резко, как пружина.