— «Мы работяги?» А знаешь, Ленька, это неплохо.
Вот здесь для меня приоткрылся другой, новый Игорь Серов.
Черт бы его побрал, Верка, но вот в нового Игоря Серова, пожалуй, можно и поверить, хотя пройдет еще очень много времени, прежде чем он станет человеком».
А.Гладилин «Первая попытка мемуаров»
Я еще не был никогда в домах творчества и решил поехать в зимние Дубулты. Летом туда набивалась масса народу, а зимой практически никого. Сидел в пустынном доме и написал первую свою настоящую вещь, “Дым в глаза”. Управился за 25 дней и вернулся в газету. Повесть отдал в “Юность”. Мэри Озерова заставила меня дописать еще одну главу, развить “для равновесия” линию положительного героя и положила рукопись на стол Катаеву.
В этот раз Валентин Петрович очень быстро ее прочел, вызвал меня к себе и сказал: “Из этого можно сделать хорошую сказочку на двадцать страниц. Я понимаю, что вы со мной не согласны, но переубеждать меня бессмысленно. Сделайте из этой повести небольшую сказку, и я ее напечатаю. Потому что я считаю – вот так нужно, вот так должно быть. А ваши формалистские фокусы...”
Действительно, по тем временам повесть была вызывающе формалистской, по форме очень интересной. Недаром до сих пор даже молодые писатели меня спрашивают про “Дым в глаза”. Как любая проза, она, конечно, устаревает, но какие-то формальные приемы, открытые там, потом не один раз использовались другими.
Тогда я ему начал объяснять построение “Дыма в глаза”… Это был редчайший случай, когда Катаев беседовал с автором не как главный редактор, а как писатель с писателем. Писатель огромного таланта, литературную ткань он ощущал прекрасно, и он меня услышал. Конечно, Катаев был разным в разные периоды, а тогда он, видимо, чувствовал какое-то потепление в воздухе. Оттепель возвращалась. И он сказал: “Как ни странно, но вы меня убедили. Будем печатать…”
Я ожидал увидеть готовый номер “Юности” с моей повестью, а в редакции мне показывают верстку “Дыма в глаза”, которую завернула цензура. Каждая строчка или почти каждая подчеркнута разными цветными карандашами, частокол вопросительных знаков. Не верстка, а абстрактная картина неизвестного художника!
Забегая вперед, скажу, что дивные дела творились в хрущевскую оттепель. Катаев с цензурой не спорил, бессмысленно. Он снял из верстки несколько фраз и через три месяца тихо поставил “Дым в глаза” в декабрьский номер. И цензура пропустила повесть без единого замечания.