– Отец кое-что рассказать.
– Что?
После долгой паузы А-Фатт ответил:
– Мама умереть.
Нил ахнул, а на лице А-Фатта не дрогнул ни один мускул, голос его был бесстрастен.
– Как это случилось?
– Отец говорить, наверное, грабители. – А-Фатт опять пожал плечами и промолвил, как будто подводя черту: – Нет толку говорить.
– Погоди, нельзя так оборвать разговор. Что еще сказал отец?
Голос А-Фатта стал глуше, он как будто доносился из глубокого колодца:
– Отец очень обрадоваться. Все время плакать. Говорить, сильно беспокоиться обо мне.
– А ты был рад его увидеть?
И снова А-Фатт пожал плечами, но промолчал.
– А еще что? Он сказал, что тебе делать дальше?
– Отец думать, мне лучше ехать к сестре в Малакку. После Кантона он давать мне деньги начать свое дело. Надо ждать три-четыре месяц.
А-Фатт как будто уплывал куда-то, и Нил понял, что больше ничего не добьется.
– Ладно, давай-ка спать, – сказал он. – Утром поговорим.
Нил шагнул на корму, но А-Фатт его окликнул:
– Постой! Для тебя тоже есть новость.
– Какая?
– Хочешь работать у отца?
Отсутствующий взгляд и застывшее лицо подали мысль, что друг просто заговаривается.
– О чем ты?
– Отцу надо секретарь – писать-читать бумаги. Старый секретарь умереть. Я сказать, я знаю, кто годится на такую службу. В тюрьме ты писал письма, да? Ты владеешь английский, хиндустани и прочее, верно?
– Да, но…
Нил схватился за голову и подсел к другу. Бахрама Моди он знал только со слов А-Фатта, и рассказы эти давали немалый повод для опасений. Порой он вспоминал собственного отца, старого заминдара Расхали, с которым тоже виделся нечасто, ибо и тот больше времени проводил с любовницами, нежели в семье. Всякая редкая встреча с отцом требовала усиленной подготовки к ней и порождала большое волнение, но, представ перед родителем, Нил терял дар речи, охваченный странной смесью страха, злости и ослиного упрямства. При мысли о встрече с Бахрамом все это накатило вновь.
Но как хорошо было бы получить работу и прекратить существование беглеца.
– Отец хотеть встретиться завтра, – сказал А-Фатт.
– Завтра? Так скоро?
– Да.
– Что ты рассказал обо мне?
– Мы случайно встретиться здесь, в Сингапур. Я знаю только, что раньше ты работать секретарь. Отец звать тебя завтра. Говорить о работе.
– Но, понимаешь… – Нил не мог подобрать слов, однако А-Фатт, похоже, угадал, что его тревожит.
– Он тебе понравится. Отец всем нравится. Некоторые говорят, он великий человек. Много видеть, многих знать, много изведать. Он не как я, поверь. А я не как он. – А-Фатт усмехнулся. – Лишь порой я – как отец.
– Когда?
А-Фатт приподнял трубку:
– Видишь? Когда курю, я становлюсь как отец. Великий человек, которого все любят.
5
Лишь за неделю до прихода в Китай Полетт узнала, что помимо драгоценной коллекции растений «Редрут» везет еще и «живописный сад» – собрание ботанических иллюстраций.
Причина запоздалости этого открытия состояла в том, что картинки не предназначались для обозрения: аккуратно уложенные в папки с тесемками, они были убраны в темную кладовку, где Хорек хранил гербарные прессы, банки с семенами и всякий инвентарь. Иллюстрации оказались там не случайно: для Хорька, далекого от искусства, художественная ценность рисунков ничего не значила, он воспринимал их как своего рода инструмент – подсказку в поиске новых, неизвестных видов растений.
Это весьма оригинально, однако странно, думала Полетт. Не разумнее ли искать новые особи в самой Природе, нежели в изящной сфере человеческих творений? Но Хорек утверждал, что это старый испытанный метод, вовсе не им придуманный. С давних пор его применяли первые исследователи китайской флоры, среди которых был английский ботаник Джеймс Канингем, еще в прошлом веке дважды посетивший Китай.
В те времена иностранцам было чуть проще попасть в Поднебесную, и Канингему посчастливилось провести несколько месяцев в портовом городе Амой. Там-то он и обнаружил, что китайские художники чрезвычайно умелы в реалистическом изображении цветов, деревьев и прочих растений. Это стало большой удачей, ибо в те дни перевезти живые особи из Китая в Европу было делом безнадежным, и потому натуралисты ограничивались сбором семян и «засушенных садов». И вот Канингем добавил к ним новый вид коллекции, привезя в Англию свыше тысячи рисунков. Иллюстрации вызвали неописуемый восторг с изрядной долей скептицизма: европейцам, чей глаз привык к домашней флоре, было трудно, почти невозможно поверить в реальное существование столь невиданной красоты. Кое-кто утверждал, что нарисованные цветы являют собой ботанический аналог птицы-феникса, единорога и прочих мифических существ. Разумеется, они были неправы; в свое время весь мир поймет, что коллекция эта представляла достопримечательные растения, избравшие своей родиной Китай, а позже проникшие в другие страны: гортензии, хризантемы, цветущие сливы, древовидные пионы, первые ремонтантные розы, гребешковые ирисы, примулы, лилии, хосты, глицинии, астры, азалии и бесчисленные виды гардений.