Душевное состояние Кейтсби Рэна никак нельзя было назвать обычным. Он присматривался к каждой тени, вглядывался в переулки и подвальные окна домов, то и дело бросал косые взгляды на изломанную линию крыш, но едва ли сознавал при этом, куда направляется. Он шел, куда несли ноги, отгоняя одолевавшие его мысли. Свернув на освещенную фонарями улицу, где было много людей, высотных зданий и сверкающих реклам, он почувствовал себя в относительной безопасности. А спустя какое-то время обнаружил, что стоит в полутемном холле здания, где на одном из этажей помещалось его агентство. И тут он сообразил, что не может идти домой, не может допустить, чтобы его жена и ребенок увидели то же самое, что привелось лицезреть доктору Триввику.
- Приветствую вас, мистер Рэн, - сказал ночной лифтер, коренастый мужчина в голубом комбинезоне, отодвигая решетчатую дверь и пропуская его в старомодную кабину. - Я и не знал, что вы теперь работаете по ночам.
Кейтсби машинально вошел в лифт.
- Куча дел, - пробормотал он. - Надо их поскорее закончить.
Скрипнув, кабина остановилась на верхнем этаже.
- Вы надолго, мистер Рэн?
Он с отсутствующим видом кивнул. Кабина лифта ушла вниз. Рэн нащупал в кармане ключи, торопливо миновал комнату сотрудников и вошел в свой кабинет. Его рука потянулась было к выключателю, но задержалась на полпути; Кейтсби подумал, что два освещенных окна на фоне погруженного во мрак здания яснее ясного укажут его местонахождение тому, что ползает по стенам и прижимается к стеклам. Поэтому он пододвинул кресло к стене и уселся в него, не сняв плаща, - лицом к окну.
Долгое время он сидел без движения, прислушиваясь к звуку собственного дыхания и к шумам с улицы, - металлическому скрежету трамвая, отдаленному громыханию фуникулера, слабым крикам и еле слышным гудкам. Ему вспомнилась шутка, которую он позволил себе в разговоре с мисс Миллик, и она показалась ему горькой правдой. Он сознавал, что не в состоянии мыслить связно и критично, но мысли словно по своей воле приходили ему в голову и располагались в мозгу, и в их движении было что-то от неумолимости обращения планет.
Постепенно представление о мире в его мозгу изменилось. Это был уже не мир материальных атомов и свободного пространства, а мир, в котором существовали и перемещались, повинуясь своим непонятным законам и непредсказуемым импульсам, бестелесные сущности. Новая мысленная картина мира высветила с ужасающей четкостью общие проблемы, которые всегда приводили Кейтсби в замешательство и тревожили его и от которых он старался спрятаться: неизбежность ненависти и войны, дьявольские машины, которые извратили лучшие человеческие побуждения, стены своенравного непонимания, что разделяют людей, вечная жизнь жестокости, невежества и жадности. Они выглядели теперь необходимыми составными частями картины, а суеверие превратилось в подобие мудрости.
Затем он вернулся мыслями к себе и припомнил вопрос, заданный им мисс Миллик: “Что ему нужно от человека? Жертвы? Поклонения? Или просто страха? И как вы избавитесь от его приставаний?”. К сожалению, этот вопрос перестал быть чисто риторическим.
Оглушительно зазвонил телефон. Рэн снял трубку.
- Кейт, я тебя обыскалась, - взволнованно проговорила жена. - Никак не предполагала, что ты на работе. Что ты там делаешь? Мне не по себе.
Он пробормотал что-то насчет дел.
- Ты скоро приедешь? - спросила жена. - Мне неспокойно. Ронни чем-то напуган и боится засыпать. Представляешь, он показывает на окно и все твердит: “Черный дядя, черный дядя”. Видно, ему приснилось что-то нехорошее. Мне страшно, Кейт. Приезжай. Ты меня слышишь?
- Да. Сейчас выхожу, - ответил он, встал, захлопнул за собой дверь, нажал на кнопку лифта и взглянул в шахту.
Призрак глядел на него из теней тремя этажами ниже, прижавшись тряпичным лицом к железной решетке. Завидев Рэна, он начал подниматься; движения его были странно неуклюжими, но быстрыми. За площадку до Кейтсби он на мгновение исчез.
Вспомнив, что не закрыл свой кабинет на ключ, Рэн бросился туда, запер за собой дверь и отступил к противоположной стене, вжавшись в простенок между каталожными шкафами. Зубы его выбивали дробь. Он услышал скрип поднимающегося лифта. За матовым стеклом двери возник чей-то темный силуэт, частично скрыв собой причудливо выглядевшее с изнанки написанное на двери название агентства. Затем дверь открылась.
Вспыхнула большая круглая лампа под потолком, и Кейтсби увидел, что на пороге, держа руку на выключателе, стоит мисс Миллик.
- Ой, мистер Рэн, - пробормотала она с глупым видом, - я не знала, что вы тут. Кино кончилось, и я пришла, чтобы кое-что допечатать. Я не… но свет не горел! Что вы…
Он глядел на нее во все глаза. Ему хотелось закричать, схватить ее в объятия и говорить, говорить. Он понял, что ухмыляется самым дурацким образом.
- Ой, мистер Рэн, что с вами? - спросила она встревоженно, оборвав глупый смешок. - Вы больны? Могу ли я вам чем-нибудь помочь?
Мотнув головой, он выговорил:
- Нет, спасибо, я уже ухожу. Мне тоже надо было кое-что доделать.
- Но вы плохо выглядите, - сказала секретарша, делая шаг к нему. Он подумал, что она, должно быть, наступила где-то на улице в грязь - ее туфли на высоких каблуках оставляли черные следы.
- Нет, вам и в самом деле плохо. Вы такой бледный! - верещала она точь-в-точь как полная энтузиазма, но отнюдь не опыта медсестра. Внезапно лицо ее просветлело. - У меня в сумочке есть то, что непременно вам поможет. Это средство от расстройства пищеварения.
Она принялась шарить в своей раздутой прямоугольной сумке. Рэн заметил, что, открывая сумку одной рукой, девушка машинально закрывает ее другой. Внезапно прямо у него на глазах мисс Миллик разогнула толстую металлическую застежку сумочки, словно та была из станиоли, словно ее пальцы превратились в стальные клещи.