У Бузовского только печенка екнула от сильного тычка, едва не сплющившего его живот. Он вскрикнул, отскочил назад, заваливаясь на спину, но не завалился, устоял на ногах. Лицо исказилось от боли, сделалось незнакомым, каким-то постаревшим.
— Хы-ы, хы-ы… — задыхаясь, выдавил он из себя и медленно, с трудом согнулся — боль парализовала его, тело сделалось негнущимся, не слушалось хозяина. А главное — боль мешала ему дышать. — Хы-ы-ы…
Таджики поспешно отскочили от Широкова, хотя страха в их глазах не было, было другое — уважение и некая покорность. Широков был сильным человеком, такому надо было подчиняться. Он — настоящий офицер, майор, а не этот стонущий человек с рыхлым животом.
И вот странное дело — румяный чиновник со своей кожаной папкой и бумажками, исчерканными подписями, мигом испарился. Словно бы рисованный человечек из мультфильма — был человечек, и не стало его. Исчез.
Даже бумажки, полетевшие на землю, он успел подобрать, вот ведь как. Не перевелись еще чародеи…
— Хы-ы-ы… — громко выдохнул Бузовский. — Ты у меня под трибунал пойдешь, — кривя лицо, на «ты» предупредил он Широкова, — я сгною тебя…
— Не сгноишь.
— Сгною.
— Силенок не хватит, — убежденно произнес Широков.
Бузовский оглянулся на таджиков — те стояли понурые, покорно повесив головы — не ожидали, что им придется присутствовать на такой разборке. А это чревато. Есть ведь известная русская «поговорилка»: «Паны дерутся — у холопов чубы трещат», — так что каждому из них может здорово достаться.
— Сил у меня хватит не только на это, — заявил Бузовский, сплюнул себе под ноги. Рот у него болезненно дернулся — плевок был красным, с кровью.
Уж не отбил ли ему Широков что-нибудь внутри?
— Будете свидетелями, — Бузовский ткнул рукой в сторону таджиков, — подтвердите на суде, что он меня ударил.
Таджики угрюмо молчали. Бузовский потер ладонью ушибленный живот и раздраженно вскинул голову. Повысил голос:
— Не слышу ответа!
Переглянулись таджики и вновь не произнесли ни слова. Наконец старшой их, понимая, что попадает в неприятную историю, проблеял что-то себе под нос.
И хотя из блеянья ничего не было понятно — слова не разобрать, да и произнесены они были не на русском языке, Бузовский удовлетворенно произнес:
— То-то же!
Ладонью он продолжал массировать живот: все-таки Широков задел его сильно…
Бузовский надавил на все педали и кнопки, которые имелись в его распоряжении, защелкал выключателями и тумблерами, начал крутить ловкими пальцами верньеры и, естественно, запустил в ход машину, схожую с громыхающим асфальтовым катком.
Каток этот должен был закатать Широкова в дорожное полотно.
Понимая, какая участь его ждет, как понимая и то, что защитить его будет некому, — собственно, Широков и не искал себе защитников с генеральскими звездами на погонах, да и не было их, — он подключил к делу других ратоборцев — защищающих природу.
Те тиснули в двух областных газетах статьи, собрали у здания администрации недовольных людей с протестующими плакатами в руках, но свернуть шеи стройке и чиновнику с румяными щеками, а заодно и Бузовскому не сумели — силы оказались неравными. Ведь тех прикрывал всесильный министр с мебельным прошлым: лишь одной приподнятой брови на его толстой физиономии хватило бы на то, чтобы разделаться со всеми российскими защитниками природы оптом, а в качестве жертвенного довеска прихватить еще и пограничников, вздумавших заниматься экологией…
Дубы были вырублены, и когда Широков побывал на заповедном озере в последний раз, то на их месте зиял неровным безобразным квадратом глубоко вырытый котлован, на берегах которого в хищной рабочей позе застыли два экскаватора.
Таджиков не было — судя по всему, их вымели одним движением веника в сторону исторической родины, украшенной заснеженными горами, и целиком заменили на покорных стройбатовцев в старой, еще советской поры, хлопчатобумажной форме. Работали стройбатовцы, конечно, так же, как и таджики, ни шатко ни валко, лучше всего умели ловить мух раскрытыми ртами, — но им не надо было еженедельно выдавать зарплату… А это очень важный аспект.
Впрочем, по части рытья канав и вообще земляных работ специалистов, равных таджикам, в России все-таки не было, — они вообще могли прорыть колодец сквозь весь земной шар и вылезти на свежий морозный воздух где-нибудь в Антарктиде — пройти сквозь глобус было для них плевым делом… А вот по части машин и механизмов сообразительности у детей гор Памирских не хватало, на глаза наползала задумчивая поволока, они мигом теряли дар речи и, кроме протяжного «бэ-э-э», ничего не могли выговорить.