Хозяин Серого волок своего «верного друга» за угол базарной площади, пыхтел на ходу и обливался потом.
— Эй, приятель, — быстро догнав его, выкрикнул Широков. — Погоди-ка!
Мужик в шляпке, не останавливаясь, оглянулся с недоуменным видом. На земле от Серого оставался темный кровяной след.
— Подожди минутку! — Широков повысил голос.
На этот раз мужик остановился, развернулся к Широкову грудью, будто хотел задержать врага.
— Ну? — проговорил он угрюмо.
— Пес-то хоть живой? — спросил Широков, сунул руку в карман куртки, достал оттуда тысячерублевую зеленую кредитку. — Держи!
Мужик взял кредитку, недоуменно посмотрел на нее.
— А хрен его знает, живой или нет? — равнодушно проговорил он.
Широков нагнулся, приподнял у Серого окровавленное веко, заглянул в тускло засветившийся глаз. Глаз был живой. Широков чуть было не воскликнул: «Держись, друг, не умирай!» — но не воскликнул, вместо этого сказал лишь:
— Я забираю его у тебя.
— Давай еще тыщу и бери, — заявил мужик.
У Широкова что-то защемило в груди — денег у него и без того было кот наплакал, на счету находилась не то, чтобы каждая тысяча — находилась каждая пятидесятирублевка, но он, не колеблясь, достал из кармана еще одну кредитку, сторублевую, — знал породу таких мужиков, как этот тип в засаленной шляпке.
— Этого мало, — мужик показал глазами на бумажку, которую Широков держал в руке. — Я собираюсь отвезти кобеля корейцам… Знаешь, сколько они отваливают за собачье мясо, а?
— Тысячи у меня нет, — проговорил Широков тихо.
— Ладно, давай пятьсот и хватит, — неожиданно покладисто произнес мужик в шляпке, — только одной бумажкой.
Пятьсот рублей одной бумажкой у Широкова тоже не нашлось — нашлось сотнями, мужик, недовольно пошмыгав носом, сунул деньги в карман и выпустил из руки лапу Серого.
— Ладно, забирай свое сокровище. Корейцы тебе за него отвалят тысяч пятнадцать, не меньше. Собачье мясо они любят больше сахара, — мужик поправил на голове шляпку. — Жаль, у меня машины нет, а то бы отвез кобеля к ним. Все, брателло, бувай здоров и не кашляй, — на прощание мужик трубно высморкался себе под ноги и исчез.
Широков достал из куртки платок и склонился над Серым, аккуратно, стараясь не причинять боли, обтер собаке морду, потом подхватил пса и понес прочь с базарной площади.
Когда поднимал Серого, то почувствовал, как тот шевельнулся, а сквозь сжатые зубы вырвался стиснутый вздох, — обрадовался этому. Пес жив, и это очень важно. И еще что важно — довезти его до дома, до хатенки, где Широков снимал комнату.
На окраине базара, в тени старой шелковицы стоял его уазик — машина старая, списанная по всем статьям, с начальнической резолюцией «Восстановлению не подлежит». Широков заплатил за нее копейки и восстановил… В результате обрел свой транспорт, уазик служил ему исправно уже полгода и при бережном отношении к нему прослужит еще лет пять, не меньше. Во всяком случае, Широков на это надеялся.
Пока донес Серого до уазика, взмок — неподвижный пес был очень тяжел.
В машине Широков откинул заднее сиденье, переднее задвинул едва ли не под приборную панель и уложил Серого на пол. Проговорил тихо — считал, что пес услышит его:
— Держись! Я живу недалеко — доедем быстро.
Хозяйкой у Широкова была набожная старушка Анна Ильинична. Маленькая, усохшая от времени, с морщинистым лицом, украшенным носом-кнопочкой, она излучала доброту… Анна Ильинична даже ругаться не умела — вот каким человеком она была.
Когда Широков въехал во двор и вытащил из «уазика» окровавленного Серого, хозяйка вышла из дома и всплеснула руками:
— Это кто же его разделал так, а?
Широков виновато приподнял плечи:
— К сожалению, так получилось.
— Пес-то пограничный?
— Пограничный, Анна Ильинична. — Широков, конечно, слукавил, но одно знал твердо: если Серый выживет, то к границе обязательно будет иметь отношение. Широков об этом позаботится.
— Значит, пострадал на службе. Ох… Ах… Эх… Ох! — Анна Ильинична засуетилась, принесла в тазике теплой воды — хорошо, чайник у нее был горячий, — и тряпку, чтобы обтереть Серого, — в стороне от всякой боли, даже боли животных, она стоять не могла.
Широков же считал, что тазик с теплой водой и тряпка нужны во вторую очередь, а в первую — совсем другое: шприц с обезболивающим средством из солдатской аптечки. Такие шприцы у Широкова были — не раз приходилось применять, когда под пули попадали его подчиненные.