Проснулся священник на рассвете, почти не сомкнув глаз, и вышел на улицу опорожнить мочевой пузырь за углом школы. После ночного дождя было прохладно, но не чувствовалось ни единого дуновения ветерка. В этот час казалось, будто земля лежит разверстой, готовая выдать все тайны.
Какое подношение положил бы я к подножью креста, на котором висит разбойник?
Он громко испортил воздух, и ребятишки, которые подглядывали за ним из-за угла, принялись выпячивать губы и со смехом подражать звуку пускаемого ветра.
Какое утешение было бы ему у изножья смертного ложа его?
Не тратя времени на сборы и не попрощавшись, трое дату вышли и возобновили путешествие. Они ничего на себе не несли, вот и он ничего не нёс. Впрочем, хоть они и шли босиком, он обул свои кеды.
Они спустились по скользкой тропе к длинной горной гряде и добрели вдоль неё до другой вершины. С одного края мир залился алой краской, и откуда-то снизу прямо на них выкатилось солнце, испуская жгучий пар и, как казалось, сотворяя из самой дымки новый пейзаж, сложнее и величественнее прежнего, полный холмов, ущелий, искрящихся ручейков и растительности, окрашенной не просто в бесчисленные оттенки зелёного, но также серебристой, чёрной, фиолетовой.
Остановились у какого-то барангая в несколько лачуг на близлежащем холме, выпили местного кофе и съели каждый по плошке риса. Салилинг заговорил со старейшиной на висайском диалекте, и до слуха Кариньяна донеслось, как они обсуждают какую-то ружейную стрельбу, звучавшую вот этим самым утром на другом конце долины.
– Он предупредил нас, что впереди ведётся какой-то бой, – сказал Робертсон.
– Я слышал, – ответил Кариньян.
И они опять двинулись в поход.
Спустились по другому склону горы на широкую, ровную тропу, гладко утоптанную буйволиными копытами. Мало-помалу проход сужался, пока Кариньяну не пришлось прижать руки к груди, чтобы их не разодрали колючие растения, густо обступившие дорогу. Салилинг возглавлял колонну, а кончик его копья задевал листву над головой и сбивал остатки ночного дождя Кариньяну в лицо. Остальные, пригнувшись, следовали за священником. Внезапно Салилинг сошёл с тропы и ринулся в море слоновой травы, через которое, где-то у них под ногами, бежала стёжка шириной в шесть дюймов. Теперь солнце атаковало их сверху, из самого зенита, а снизу тем временем нападала густая красная грязь, которая казалась живой, – приставала к обуви Кариньяна, наслаивалась на подошвах, громоздилась с боков, засасывала по самую щиколотку. Другие, шлёпая босыми ступнями, преодолевали её влёгкую, тогда как священник, бредя в середине вереницы, прорывался с боем, а на каждом из теннисных кроссовок запеклось по красному пирогу, тяжёлому, будто из бетона. Он сбросил кеды, пока их не поглотила грязевая каша, связал их шнурками и оставил болтаться в кулаке.
Когда они покинули плоскогорье и сошли к ручью на дне глубокого ущелья, а Кариньян уже отчаялся ждать конца этим бесчисленным спускам и подъёмам, откуда-то из-за ближайшей вершины раздался глухой треск, и они попали под тень дымового облака, повисшего в небе у них впереди, чёрной колонны, возносящейся вертикально вверх – потому что стоял полный штиль. И будет кровь, и огонь, и пальмовые деревья дыма[27] – это же из книги Иоиля, нет? Невероятно, как это вдруг к нему вернулось знание английского! Да и Писание тоже вынырнуло обратно из тьмы… Иоиль, да, глава вторая, обычно это место переводят как «столпы дыма», но в древнееврейском подлиннике ясно сказано: «пальмовые деревья дыма».
Когда они перешли ручей, бегущий по дну ущелья, Кариньян попытался очистить подошвы. Грязь не растворялась в воде, и пришлось отскребать и оттирать её пальцами. Вода казалась чистой. Он задался вопросом, можно ли её пить. Где-то на протяжении русла каждого ручейка в этой местности располагалась какая-нибудь деревня или племенная община: воду использовали для орошения, сбрасывали в неё нечистоты, купали скотину. Его снедала отчаянная жажда, все нутро изнывало от обезвоживания, но они пить не стали, вот и он не стал. Натянул на босу ногу мокрые кроссовки. Теперь они направлялись прямо к чёрному дымовому монолиту.
27
Иоиль 2:30, точная цитата: «И покажу знамения на небе и на земле: кровь и огонь и столпы дыма».