Патрульный Седоса, хотя и продолжая держать подбородок и плечи прямо, нырнул к огоньку свечи. Внимательно вгляделся в лицо американца за соседним столиком и не отводил взгляда, пока тот не был вынужден как-то отреагировать.
– Будьте любезны, назовите ваше имя.
– Меня зовут Уильям Сэндс.
– Ясно. Уильям Сэндс. – Лицо у Седосы было как будто из какого-то фильма – мертвецки пьяные глазки в складках жирных, маслянистых щёк. Нос у него был острый, арабский. Седоса смотрел не моргая. – Ни в коем случае не пытаюсь как-то задеть вашу личность, но не могли бы вы показать мне какие-нибудь бумаги, разрешающие вам передвигаться в пределах нашей провинции?
– Не имею при себе никакого удостоверения, – признался американец, – у меня только один карман. – Он был одет в белую футболку и нечто, напоминающее купальные шорты.
– Ясно. – Седоса по-прежнему изучал внешность американца, словно та за секунду успевала изгладиться у него из памяти.
– Я в приятельских отношениях с мэром Луисом, – сказал Сэндс. – Он официально одобрил мой приезд.
– Вы часом не на армию США работаете?
– Я сотрудник корпорации «Дель-Монте».
– Ясно. Тогда хорошо. Всего лишь навожу справку.
– Понимаю.
– Если понадобится моя помощь, просто спросите Боя Седосу, – отрекомендовался патрульный.
– Ладно. И, пожалуйста, зовите меня «Шкип».
– Скип! – воскликнул Седоса.
Роми из геодезического отряда тоже повторил:
– А! Скип!
Тельма со своей табуретки за склянками с кушаньями – и та захлопала в ладоши и крикнула:
– Здравствуй, Скип!
– Так выпьем же за Шкипа! – объявила Кэти.
Неужели он понял? Он назвал свою кличку. В этом городке его больше никогда не коснутся неприятности.
Американец поднял стакан за них за всех.
– Вижу, вы таскаете с собой камеру даже под дождём, – сказала она.
– Я сегодня вечером не очень соображаю, – признал он.
– Вы держите её при себе прямо каждую минуту?
– Да нет. Я стараюсь не привязываться к фотообъективу. Если не поберечься, он ведь может насовсем превратиться в ваш глаз, в единственную мечту, через которую вы смотрите на мир.
– Вы сказали «мечту»?
– Прошу прощения?
– Ну вы ведь сказали, что он превратится в единственную мечту, через которую вы смотрите на мир?
– Разве? Я имел в виду «глаз». Ваша камера превратится в ваш глаз.
– Странная оговорка, сэр. Вы случайно не мечтали в юности сделаться фотографом?
– Нет, не мечтал, мэм. А вы случайно не мечтали сделаться Зигмундом Фрейдом?
– А у вас какой-то зуб на Зигмунда Фрейда?
– Фрейд на одну половину виноват в том, что не так с нынешним столетием.
– Правда? Кто же виноват на другую половину?
– Карл Маркс.
Этот ответ рассмешил Кэти, хоть она и не могла с ним согласиться.
– Наверно, это первый раз, когда кого-либо из этих двоих припомнили в нашем городке, – заметила она.
Роми, геодезист, потянулся через разделявшее их с американцем расстояние и пожал ему руку:
– Окажете ли вы честь составить нам компанию? – Он тянулся, пока американец не пододвинул стул и не подсел к их столику. – Не желаете ли насладиться вместе с нами чашечкой горячего кофе? Или чего-нибудь ещё более горячительного?
– Непременно. Угостить кого-нибудь сигаретой? Они, правда, чуть-чуть промокли.
– Ну это ничего, – сказал патрульный Седоса, принял одну из рук американца и подержал её над пламенем свечи, чтобы немного подсушить. – А! «Бенсон и Хеджес»! Хороший табачок!
Сейчас, снова видя американца, в этот раз – даже ближе, она не ощущала в себе никакого шевеления. Тогда как ей желалось бы ощутить хоть что-нибудь. Город утопал в грязи, пропах нечистотами и всевозможной заразой. Теперь, увидев, каково в этом месте без Тимоти, ей было тошно здесь находиться – хоть с ним, хоть без него.
Мужчины обсуждали каких-то филиппинских боксёров легчайшей весовой категории, о которых она ни разу не слышала. Над столешницей вился рой крохотных мотыльков – насекомых привлекала свеча, вертикально воткнутая в галлоновую банку из-под бананового кетчупа «Тамис Ангханг»[29]. Мужчины спорили о политиках, которые её не интересовали. Дискутировали о баскетболе – это была в некотором роде национальная страсть. Когда Кэти устала от разговоров, она пошла домой сквозь лёгкую морось, в непроглядной темноте, вызванной отключением света, ступая по лужам, чудом не сбившись с дороги и совсем уж удивительным образом добравшись, куда хотела.
Поставила туфли у дверей, направилась в спальню. Нашарила фонарик на прикроватной тумбочке и разделась при его тусклом освещении. На тумбочке лежала также книга Тимоти – её она нашла среди его вещей, а был это сборник леденящих душу сочинений Жана Кальвина, излагающих его учение о предопределении: книга сулила ад, доверху набитый душами, намеренно сотворёнными для вечных мук; она не знала, что делать с книгой, положила её рядом и никак не могла удержаться от возвращения к её духовной порнографии, как собака возвращается к собственной рвоте. Нашла спичку, зажгла завиток инсектицидной спирали на блюдце, заползла под антимоскитную сетку, натянула простыню по самый подбородок… Некоторые люди положительно и безусловно избраны для спасения, а другие столь же безусловно обречены на гибель… Так и лежала, вдыхая смрад своей жизни, с волосами, до сих пор влажными из-за дождя. К книге она так и не прикоснулась.
29