Встреча, по обычаю, была назначена в Стольной горнице. Все собрались, расселись. Князь Андрей Юрьевич со своего кресла уже готовился подать знак, чтобы ввели новгородца. Но тут на подворье примчался всадник. Скакал, должно быть, во весь опор. Через оконца услышали, как часто дышал под ним конь.
– Князь Изяслав Черниговский прислал скоропосольца с речью, – доложил Анбал.
– Пусть войдёт.
В горницу ворвался запах дороги и конского пота. Скоропосолец вошёл в сапогах, забрызганных грязью. Полы кафтана густо припорошила седая дорожная пыль.
– Велено здравствовать на многие лета, князь-государь.
– Того же желаю и князю Изяславу Черниговскому. Однако не мешкай, правь посольство. Коли поспешал в дороге, говори без околичностей привезённую речь.
Византия, Германия, Венгрия и другие дальние страны обменивались грамотами. Русские скоропосольцы чаще заучивали короткую речь. Изустную грамоту ни враг не отнимет, ни дождь не пробьёт. Хоть вплавь переправляйся, слова не размокнут.
– Князю и родичу Андрею Юрьевичу здравствовать на многие лета. – Чтобы не сбиться, скоропосолец начал сначала. – Ведомо ли тебе, что отец твой, великий князь Киевский, замыслил учинить князю Ивану Берладнику верную смерть, для чего передаёт его в руки лютого ненавистника, Ярослава Осмомысла. Упреждаю тебя, князь, поскольку мудрость твоя известна: коли такое случится, Чернигов с немалой подмогой развернёт стяги под Киевом. Вспомни, как Ивану Берладнику в дружбе клялись и крест на том целовали. Рассуди и помысли. Нет на князе такой вины, чтобы смертную казнь ему учинять.
В ответной речи, обращённой, как было принято, прямо к тому, с кем велись переговоры, Андрей Юрьевич благодарил князя и родича Изяслава Черниговского: «Превыше всего спасибо, что не оставил в неведении насчёт судьбы князя Ивана Берладника. Не скоро бы в наших лесах проведали о том без тебя».
Отпустив скоропосольца взмахом руки, Андрей Юрьевич обвёл присутствовавших вопросительным взглядом.
– Ярослав Осмомысл Ивана Берладника не помилует, – сказал первое слово Яким. – Осмомыслу ведомо, что боярство вновь посылало к Берладнику, подстрекая, как при Владимирке, воевать галицкий стол: «Только явишь стяги – мы отступимся от Ярослава».
Вслед за Кучковым заговорили другие.
– Осмомысл такое не простит. Жди усобицы.
– Черниговский Изяслав не зря упредил, что стяги поднимет. И про подмогу немалую постарался упомянуть.
Мнение было единым: узел не развязать, рубить придётся.
– Случится усобица – всё прахом пойдёт, – тяжело проговорил князь. – И Вышгород тогда понапрасну покинули, и во Владимире обосновались без всякого толку.
– Залесье от Киева далеко, можно в стороне отсидеться, – усмехнулся Пётр Кучков, напоминая князю недавний их разговор. – Меч святого Бориса плащом для верности придётся прикрыть, вдруг зазвенит ненароком.
– Зла Руси не желаю, тишины и добра хочу. Но отца в беде не оставлю. Прав ли великий князь или действует мимо права – всё одно: сыну отцову сторону должно держать.
– Значит, усобица.
Сумрачное молчание окутало горницу, как сгустившаяся темнота. Нарушил тишину ровный голос священника Николы.
– Ты вот что, князь Андрей Юрьевич, – произнёс Никола негромко. – Отправь-ка скоропосольца к митрополиту.[11] Мудрость святого отца всем известна. Усобиц он, как ты, не одобряет, за тишину и мир ратует, – может, чем и попоспешествует в трудном деле.
– Ладное слово молвил, святой отец, – повеселел князь. – Скоропосольца тотчас пошлю. Речь со всеми доводами сам составлю. Ты же, Яким, распорядись, сделай милость, чтобы подарки в Софию[12] приготовили самые ценные.
Глава IX. У ИЗРАЗЦОВОЙ ПЕЧИ
Не доехал торговый обоз до стольного города Киева. Перед Курском заладили, что ни день, проливные дожди. Проезжая дорога размокла, превратилась в жидкое месиво, и, глядя, как вязнут колёса, купцы решили дождаться в Курске, пока установится санный путь. Лошадей увели в конюшни, бочки с беличьими и собольими шкурками перекатили на склады гостиного подворья.
Дёмка скрести в затылке не стал. Сдёрнул с телеги свой туго набитый мешок, приладил за спину.
– Куда ты пойдёшь один? – отговаривали купцы. – От Курска до Чернигова двадцать дней ходу, по грязи – все тридцать. Киев увидишь не раньше зимы. По первопутку и мы подоспеем.
– Пойду, – сказал Дёмка. – Идти – вперёд двигаться, не на месте сидеть, а коли догоните, снова к вам попрошусь.
– Упорный мальчонка. Твёрдость, видать, перенял от камня.