– Мал тот крест был, святой отец, в половину мизинного пальчика крестик.
Митрополит шутку не принял, поднялся разгневанный.
– Крест велик или мал – всё едино. Сила во всякой клятве равна, а слово княжье и без клятвы камня должно быть твердее.
Перекрестив воздух, митрополит вышел. Юрий Владимирович придвинул свой табурет к нагревшимся изразцам и крепко задумался. Церковь до сей поры выступала союзником: «Власть великому князю Юрию, сыну Владимира Мономаха, вручена самим богом». Народ священникам верил, каждое слово за истину почитал. Но священники могли и по-другому заговорить: «Богом установлено великокняжий стол от отца к сыну и внуку по старшей линии передавать. Юрий – меньшой Мономахов сын и киевский стол захватил мимо права». Церковь располагала силой и в ту и в другую сторону народ повернуть. Ссориться с ней было опасно. Отказаться же выдать Ивана Берладника, переменить решение тоже было нельзя. Отказом и зятя обидишь, и у недруга на поводу пойдёшь. Изяслав Черниговский решит по горячности, что устрашился великий князь его бездельных угроз.
Дверь в горницу три раза приоткрывалась. Просовывал голову ближний боярин, хранитель печати, поводил хитрыми глазками. На четвёртый раз Юрий Владимирович не выдержал:
– Что высматриваешь, словно лиса в курятнике? Сказывай, коли дело имеется.
– Не знаю, как доложить, государь…
Хранитель печати подбежал мелкими шажками, с притворной робостью произнёс:
– По пустякам беспокою, должно быть, а промолчать боюсь.
– Не тяни сказ от Новгорода до Ростова. Говори суть.
– Суть-то самая пустяковая. Мужичонка тут один объявился, из Берлада тайком утёк. К тебе рвётся. Допросил я его со строгостью. Такие он были-небылицы рассказывает, что поневоле уши развесишь и в затылке заскребёшь.
– Ну?
– Воев, говорит, собралось в Берладе видимо-невидимо, вооружены до зубов и готовятся двумя полками идти выручать Ивана Берладника. В каждом полку по шестьсот человек. Сотские выбраны, и военачальник тысяцким себя называет.
– Лазутчик берладский твой мужичонка.
– Вряд ли. Ненавидит берладников лютой злобой. Его там ограбили подчистую, так он готов князя Ивана Берладника голыми руками придушить.
Хранитель печати прищурил глаза, со значением покачал головой. Однако великий князь разговор о ненависти не поддержал.
– Про полки мужичонка так говорит, – поспешил перейти на другое боярин. – Один полк преградит дорогу под Киевом, другой – галицким воям двинется наперерез. Хоть не в опаску детским разбойный сброд, всё же решился я, великий князь-государь, тебя обеспокоить и про вызнанное доложить.
Великий князь помолчал, потом лениво промолвил:
– Ладно, коли настаиваешь. Приведи беглого, допрошу.
Хранитель печати удовлетворённо кивнул, мягко на носках выбежал, и тотчас кто-то невидимый за дверью втолкнул в горницу обросшего и оборванного мужичонку. Мужичонка упал на колени, стукнулся об пол лбом.
– Встань, мил человек, – участливо проговорил великий князь. – Слышал я, обидели тебя сильно в Берладе.
– Как есть обидели, отец родимый. Всей жизнью нажитое присвоили разбойники, всё отобрали, подчистую.
– Ай-яй-яй, на что отваживаются берладники. Из-за любви к Ивану Берладнику грабят честных людей. Последнее добро отнимают, чтобы предводителю своему вручить.
– Да, кажись, если встречу того предводителя, князя Ивана Берладника, в живых ему не ходить.
– От злости надо освобождаться, мил человек. Злость душу разъедает, как вредная ржа металл.
Светлые льдинки холодных голубоватых глаз прощупывали тем временем мужичонку. Всё приметил великий князь: низкий лоб, круто срезанный подбородок, заросший нечёсаной бородой, длинные, до колен, руки. Увидел князь и двойной ремень, перехвативший под кафтаном нестираную рубаху: зря к опояске вторую полосу не подшивают. Мужичонка под княжьим взглядом съёжился. Ещё больше втянул ушедшую в плечи лохматую голову.
– Прости, великий князь-государь, если от темноты неверным словом обмолвился, – проговорил он испуганно.
– Только вороны прямо летают, – усмехнулся великий князь. – А тебе я, мил человек, вот что скажу. Чтобы злость в душе не копилась, поезжай-ка с князем Иваном Берладником в Суздаль. Думал в галицкие земли князя препроводить, да, видно, переменилась его судьба. По дороге ты общему нашему недругу прислуживай со вниманием, да в оба смотри, чтобы не отбили его головорезы-черниговцы. До Чернигова постарайся от лютой злобы своей избавиться. Плохой она в жизни груз.