Он вспомнил, что ведь и женился тоже не по любви, а из жалости и даже самопожертвования. Ему всё равно надо было жениться по церковной необходимости, а будущая матушка его в девицах страдала, что её никто не хочет брать замуж. А он взял. И до сих пор считал это своим самым большим поступком в жизни. После принятия сана, конечно.
Летом матушка с детишками уехала погостить к родителям на дачу, и одним душным предгрозовым вечером он решился. Выпил для смелости и пошёл к Феодоре.
– Феодора, ты способна на поступок или так и будешь смиряться и бояться всю жизнь? – спросил он её пьяно и безумно.
Он был пьян и безумен, но больше не от вина, а от своей шальной мысли, вскружившей ему голову, словно налетевший невесть откуда вихрь.
А она будто бы только этого и ждала всё время.
– Способна, – ответила она с вызовом, и впервые её глаза глядели не в пол, а прямо ему в лицо – по-женски открыто и тепло.
Так и случился тот грех.
А за окном бушевала гроза, безудержный ливень и взрывы молний.
Он ушёл от неё под утро, но по темноте, чтобы никто не видел.
И вместе с похмельным пробуждением пришли муки раскаяния в содеянном. Ему было горько и стыдно перед женой, перед церковью и своим саном, перед Феодорой и самим собой, натворившим бог знает что.
«Зачем я сделал это? – терзался он. – Кому от этого хорошо?»
Его распирало от внутренней тяжбы, но повиниться, облегчиться, снять грех с души он не мог. Признание нанесло бы вред ещё больший, чем грех, – ладно ему самому, другим людям тоже. И особенно он не хотел через свою глупость ранить матушку: она-то чем заслужила это? Она-то хорошая и преданная жена, разве можно её ранить? Не смотря на свой грех или скорее благодаря ему, он понял, что любит её, любит всем сердцем.
Так, за своей лютой скорбью, он вначале не заметил, что произошло с Феодорой. А с ней произошло чудо – простое и вроде бы будничное, как и все настоящие чудеса в жизни. Она день ото дня преображалась – расцветала как женщина и оживала как человек. И вскоре её уже нельзя было узнать, от прежней сломленности, безликости, бледности не осталось и следа.
Из серого пепла Феодоры воскресла в жизнь Аня – но не девочкой уже, а женщиной, так что когда она шла, прохожие люди невольно смотрели ей вслед. И никто не мог понять причины такой внезапной перемены.
Только отец Сергий понял. И ещё он вмиг осознал, почему прежде у него было непонятное чувство вины перед ней. Это вина за церковь, которая когда-то убила в ней всё живое. А он часть церкви и, стало быть, пособник и соучастник того убийства. И потому тоже в ответе за это.
Тогда его мир обрушился. Будто бы он шёл через железнодорожные пути, и пронесшийся поезд со страшной силой сбил его, отбросив умирать на обочине, на холодных и острых придорожных камнях.
Зимой, на Введение, во время литургии, когда нужно было читать Евангелие, он разоблачился и вышел на амвон в одном подряснике. В глазах у него стояли слёзы, а руки дрожали.
– Вот вам какое сегодня будет Евангелие, братья и сестры, – сказал он глухо. – На Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи; итак всё, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте; по делам же их не поступайте, ибо они говорят, и не делают: связывают бремена тяжёлые и неудобоносимые и возлагают на плечи людям, а сами не хотят и перстом двинуть их; все же дела свои делают с тем, чтобы видели их люди: расширяют хранилища свои и увеличивают воскрилия одежд своих; также любят предвозлежания на пиршествах и председания в синагогах и приветствия в народных собраниях, и чтобы люди звали их: учитель! учитель! А вы не называйтесь учителями, ибо один у вас Учитель – Христос, все же вы – братья; и отцом себе не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, Который на небесах. Вот так, братья и сестры. На этом я снимаю с себя сан. Служба окончена, идите домой и просто любите друг друга. Больше мне сказать вам нечего, простите за всё.
И он, сойдя с амвона, прошёл через народ и вышел прочь из храма. В спину его проводили холодная тишина и острые людские взгляды, совсем как те придорожные камни на обочине, на которых он лежал внутри себя.
Матушка его догнала по дороге. С волнением схватила за руку.
– Скажи, что случилось с тобой?
И он рассказал всё – всё без утайки, как на предсмертной исповеди.
Она заплакала, но потом, смахнув слёзы, улыбнулась.
– Это ничего, Серёжа. Но как мы будем жить дальше?
– Как жили, так и будем жить… если ты не против, – ответил он. – Пойду работать на железную дорогу.
Той же зимой бывший поп отец Сергий пошёл работать обходчиком путей на железную дорогу. Его и теперь можно часто видеть там идущим по обочине возле путей с обветренным тёмным лицом и чумазыми руками.