Возвратился, нажал на кнопку пульта, рыгнул.
Маленькая темноокая азиаточка с лицом, мокрым от слёз, прижалась к брюнету в сером костюме. Брюнет стоял спиной, и его серая спина казалась какой-то безнадёжно тоскливой.
– Мой мальчик! Мой милый мальчик!.. – плакала она. – Я вижу, я слышу, я знаю, что ты любишь меня!..
– Отстань, – вырвался он из её объятий и ушёл.
– Лу-Джи! Лу-Джи, Лу-Джи!.. – закричала она ему вслед.
Её мокрое от слёз лицо тоже стало безнадёжно тоскливым, а этот отчаянный крик, из последних сил зовущий чёрствого и бессердечного Лу-Джи, всё более настойчиво слышался, как «лужи»: «Лужи! Лужи!.. Лужи…».
Нащупал пульт где-то под задницей, нажал на кнопку и пёрнул.
Хохот. На сцене перед гогочущей гламурно-звезданутой публикой двое юношей. Оба в узких джинсиках. Оба в стильных рубашечках. Оба с пресыщенно-сладкими физиономиями.
Первый:
– Вчера склеил девушку!
Второй:
– А что, ей кто-то что-то порвал?
Хохот. Снова первый:
– Восемь – это бесконечность.
Второй:
– Восемь – это сиськи.
Первый, превозмогая хохот публики:
– Хорошо. Восемь – это бесконечные сиськи.
Второй, считая девушек в зале:
– Раз, два, три… восемь! И всё – кончились сиськи.
Хохот. Крупным планом девушка, на которой якобы закончились «сиськи». Она смеялась, вертя головой по сторонам и закрывая рот руками. В её накрашенных глазах было что-то животное.
Рыгнул, нажимая кнопку пульта, и снова пёрнул.
Футбол. Комментатор вялым, полусонным тенорком волнообразно спускался с ноты «ля» до ноты «фа», а потом поднимался обратно. Возможно, эти его манипуляции предназначались как раз для того, чтобы вялое и полусонное не обернулось вконец вялым и сонным.
– И вот замена. Кто у нас уходит? – это на ноте «ля», ещё ничего. – Так… так… уходит автор гола… очень нужного… красивого гола, – с «ля бемоль» на «соль». – А кто вместо него? Вместо него… всё внимание на резервного судью… – драматическое «соль бемоль» – и всё, «фа». – Выходит восьмой номер… э-э… номер восемь… – да, это «фа диез». – Выходит опорный полузащитник… э-э… такой жёсткий волнорез… Сергей Фасоленко, – на «Фасоленко» точно «соль» там, где надо. – Тренер укрепляет центральную линию, – кажется, «соль диез». – Ну что ж, посмотрим, – обнадёживающая нота «ля» фальшиво задрожала.
Почувствовав позывы «по-крупному», поспешил в сортир. Сел на унитаз – с натиском, напористо, выразительно облегчился. Нос, уловив изобильное нашествие утробных газов, понемногу насыщался реальностью.
Удовлетворённо зашуршал бумагой. Итак. Надо что-то делать. Прислушался к своему телу. Чего-нибудь хочу? Спать не хочу. Жрать не хочу. Попить чего-нибудь? Чай не хочу. Кофе не хочу. Пива бы выпил, но оно закончилось. Ща бы яблочка куснуть, пое… А вот это, пожалуй, хочу.
Обернулся, намётанным взором оценил «исшедшее», смыл. Ушёл в комнату и, схватив телефон, упал на кровать. Пощёлкал кнопками, поднёс к уху.
– Алло, зай! Привет. Как ты? А?.. – губы скривились в брезгливой улыбке. – Я? Я нормально. Недавно только встал, пожрал вот, телик смотрю. А? Футбол. Чё?.. Да, да, – коротко посмеялся. – Слушай… это… зай… чё делаешь? А? Чё? Подожди, а сколько времени? Полвторого? А, ну понятно… Мать ничего вчера не сказала, что ты поздно пришла? Да? – натужно заржал. – Чё? Слушай… это… Чё? Кто звонил? – напрягся, ржач тут же осёкся. – И чё сказал? А?.. Ой, да ладно!.. Зай, ну, зай… Мы в сауне с пацанами были… Чё? С Серым и Саньком. Нет, нет, зай, ты чё? Говорю, с пацанами были… Чё? Ну, пивка немного попили… А? Да так, потрепались… Да, конечно, зай!.. Слушай… может, приедешь, а? Зай… скучаю… – глаза заблестели лукаво и похотливо. – Чё? Зай, очень, зай… А ты? Да? – снова заржал, маслянисто так, тягуче. – Уже мокренькая стала? А? Я вообще уже на изготовке. Чё? Я тоже… конечно… Зай, ну чё, приедешь, а, зай? – маслянисто-тягучее закипело и подавилось. – Бля, ебать!.. Ну хорош тебе, зай! Когда приедешь-то? В пять? А чё так долго-то? Чё? Ну ладно… Слышь… это… Даш, привези пивка… А? Не, ну, Даш, ну, зай… А? Ну, зая! Да отдам я тебе деньги! Ну, сколько-сколько… Парочку хоть! Себе тоже возьми… И чипсонов каких-нибудь возьми. А? Да, жду… Давай, да, ага!..
Сходил на балкон покурить, вернулся, сел за комп. Телевизор оставил включённым для фона. Что-то свербящее-внутреннее, уязвляясь всеми этими мигающими картинками, комфортными, неоскудевающими звуками, невещественным присутствием необъяснимой полноты, понемногу насыщалось реальностью.
Нет ничего хуже тишины, когда не работает телевизор, не включен компьютер, не гудит холодильник, если вечером не горит свет, если ночью за окном не ездят машины. Тишина даже хуже воскресенья, потому что в воскресенье можно включить телевизор и компьютер, а в тишину ничего нельзя включить – что-то свербящее-внутреннее не принимает мигающие картинки, пугается ими, отталкивает комфортные звуки, из-за чего они начинают тускнеть и оскудевать, а невещественное и спасительное присутствие необъяснимой полноты внутренне невыносимо свербит и оборачивается безвыходно-убийственной пустотой. Поэтому надо всячески избегать тишины, чтобы спасти реальность и понемногу насыщаться ею.