Из одной машины вылез толстомордый дядька в дорогом лоснящемся пиджаке и наступил в лужу. Мимо него, задумчиво сутулясь под зонтом, прошёл лысый старикан в очках и нырнул в подъезд ближайшей шестнадцатиэтажки. В подъезде с бутылкой пива стояло длинноволосое существо неопределённого пола. Дождь. Мучительно долгие планы. Всё в мокром и сером.
Лысый старикан в очках мучительно долго ехал в лифте. За его спиной на стене лифта среди неприличных слов и изображений красовалось небольшое граффити. Кажется, это была женская грудь. Точно, одна сиська спряталась за головой старикана, другая располагалась возле его левого уха.
Вместе со стариканом ехали ещё двое: справа курчавенький парень, в дальнем углу невзрачный типок пожилого возраста. Курчавенький вышел на восьмом. Невзрачный типок отлип от угла и протянул старикану руку:
– Моя фамилия Фасоленко.
Старикан никак не отреагировал. Типок вежливо улыбнулся и спросил:
– Как вы относитесь к захоронению тела Ленина?
Не дождавшись ответа, продолжил:
– Говорят, он победил серость на дорогах и оказался в дураках. Знаете, как говорили либералы? В России две беды: дураки и дороги. А консерваторы им отвечали: «В России две беды: дураки и либералы. Хотя это одно и то же». Заметьте, о дорогах ничего не сказали. Вы нигде не читали о том, что Ленин победил серость на дорогах? Я тоже нигде не читал, но почему-то эта фраза не даёт мне покоя. Я даже специально ходил в мавзолей, прислушивался к телу Ленина. Ничего не услышал. Он лежит такой серый, знаете… У меня от его серости сразу мокро стало вот здесь… – типок хлопнул себя между ног и перешёл на шёпот: – Скажите, вам нравятся азиаточки?..
– Отстань, – сказал старикан, а потом невозмутимо и степенно удалился.
Невзрачный типок вежливо улыбался ему вслед, пока дверцы лифта не захлопнулись. Из квартиры напротив возник, громыхая увесистым пакетом, набитым пустыми пивными бутылками и банками, молодой поп в рясе. Его шею увенчивала ослепительная жёлтая цепь, на которой болтался такой же ослепительно жёлтый крест.
– Здрасьте, – хмуро изрёк поп.
Старикан никак не отреагировал. Он щёлкнул ключом в замке изрисованной граффити деревянной двери, открыл и исчез за ней.
Тёмная неубранная прихожая. На кухне по холодильнику прополз таракан. В комнате в дверном проёме виднелась груда тряпья на кровати, на стуле и на полу. В зале на диване, наполовину скрытом за косяком, сидела спиной, ритмично покачиваясь и постанывая волнующим сопрано, обнажённая девушка. Из-под неё торчали чьи-то волосатые ноги.
– Ты не одна? – осторожно спросил старикан, заглянув в зал.
– Не одна, – ответила девушка, не оборачиваясь и не переставая ритмично покачиваться. – С другом. Не видишь, что ли?
– Вижу. Что за друг?
– Отстань, дед, – волнующим сопрано простонала она.
Он развернулся и шаркающе удалился на кухню. Таракан на холодильнике флегматично пошевелил усами. Шаркающие шаги временами прерывались лязганьем посуды и столовых приборов.
– А ты ела?
Стоны не отреагировали. Старикан кротко прошаркал в комнату, заваленную тряпьём. Посмотрел в окно. Вверх. Небо безнадёжное. Вниз. Лужи, лужи, лужи. Люди под зонтами между луж. Машины в лужах. Всё в мокром и сером.
В зале умолкло. Обнажённая девушка проскользнула, блеснув голым задом, в туалет. Смыла, вернулась обратно. Проходя мимо, застыла в дверном проёме, недружелюбно скрестив руки на груди.
– Дед, ты купил сигареты?
– Купил, – торопливо повернулся старикан. – Там, в плаще у меня, в левом кармане.
– В зал не ходи пока. Телевизор потом посмотришь. На улице дождь всё?
Он снял очки, протёр стёкла рукавом, снова надел. Внимательно и молчаливо посмотрел на девушку. В её глазах было что-то животное. Алые губы влажно припухли от страсти. Скрещенные тонкие руки еле-еле прикрывали грудь. Левый сосок багрово торчал над большим пальцем правой руки. Впалый животик чуть заметно подрагивал. Тёмный, на вид жёсткий, как щётка, лобок обрывался к разверстым настежь половым губам волосками, покрытыми прозрачными каплями. Широко расставленные ноги окропились мурашками от холодного пола.
Так и не дождавшись ни слова, она вспыхнула молчаливым гневом и ушла. Послышался треск диванных пружин, а затем хлёсткие напористые шлепки голых тел друг о друга. Вновь раздались стоны волнующим сопрано.
Старикан стоял, прислушиваясь, возле дверного проёма со спущенными штанами и взволнованно, даже несколько злобно, дёргал рукой под пузом.