– Ленин муж давно в тюрьме, – парировал темноволосый с проседью. – Он был телохранителем у… этой… ну… известной, в общем, правозащитницы… ну… молоденькая такая девка… и они чпокнули её прямо на заседании какой-то партии, в банкетном зале…
– Кто? – спросил англосакс.
– Телохранители её. Ввосьмером.
– Ввосьмером? В смысле «чпокнули»?
– Изнасиловали. Некоторые говорят, сверху был заказ.
– Лене плевать на мужа, – отрезал каланча. – Ей на всё плевать.
– О ком вы говорите? – осведомился плечистый.
– Ни о ком, – отрезал каланча.
Все подавленно замолчали. Кажется, на большом экране забили гол. По крайней мере, слышалось, как радостно кричал комментатор: «И вот он уже по центру врывается в штрафную площадь! Удар! И гол!». Но никто не радовался.
– О чём это кино? – оттаяв, прижалась Дашка.
– О тёлке одной…
– Мм… А ты меня любишь?..
Угукнул, а мысленно ухмыльнулся: «Отстань, сучка, бля, дура тупая!». Дашка удовлетворённо сползла вниз, положив голову на живот, и тоненько пропищала, обращаясь к органу:
– Мой мальчик! Мой милый мальчик! Я вижу, я слышу, я знаю, что он любит меня. Да?
Орган, истекая липкими выделениями, вновь понемногу насыщался реальностью. Итак. Чё, ещё раз, что ли? Ну давай, х**и…
Дашка достала из тумбочки «резинку», нанизала и нанизалась. Треск кроватных пружин. Прыгающие шлепки. Стон волнующим сопрано. Она, ритмично покачиваясь, вертела головой с распущенными волосами по сторонам и закрывала рот руками, когда слишком сильно начинала кричать. В её глазах было что-то животное. В зеркале прихожей через приоткрытую дверь виднелись её обнажённые спина и бёдра. Под ними торчали волосатые ноги.
Внимательно и молчаливо смотрел на алые, припухшие от страсти Дашкины губы. Внимательно и молчаливо смотрел на юные Дашкины груди, чуть вздрагивающие эрегированные багровые соски. Внимательно и молчаливо смотрел на впалый Дашкин живот, покрытый блёстками пота.
Мелко задрожал и с натиском, напористо, выразительно излился спермой. И потом, когда Дашка слезла, внимательно и молчаливо смотрел на тёмный, на вид жёсткий, как щётка, Дашкин лобок, который обрывался к разверстым настежь половым губам волосками, покрытыми прозрачными каплями.
Тяжело дыша, принял одной рукой повалившиеся Дашкины телеса, опыляя всё вокруг мужицким смрадом из подмышки, а другой стащил с обмякшего органа «гондон» и бросил его на пол. Дубль.
Тело, пресытившись реальностью, больше ничего не желало. И впало в меланхолию. В меланхолию? Ой, да ладно! Чё? Да пох**, е**ть! Плевать, бля, на всё плевать. Дашка отчего-то шмыгала носом и пачкала шмыганьем левое ухо. Телевизор тоже шмыгал.
Это плакал лысый старикан в очках. Он снимал очки, протирал рукавом стёкла и снова надевал.
В зале возле дивана стоял гроб, наполовину скрытый за косяком. В нём в белом платье лежала девушка. Старикан, заламывая себе руки, устремлялся то в комнату, заваленную тряпьём, то на кухню, открывал дверцу холодильника и с досадой, сильно, захлопывал её обратно, пугая флегматичных тараканов. В зал не заходил.
Там, возле гроба, стояли молодой поп в рясе, с ослепительно жёлтой цепью, на которой болтался такой же ослепительно жёлтый крест, парень с опухшей небритой рожей и ещё несколько людей. Кажется, те самые дядьки: викинг с рыжей бородой, респектабельный мужик, похожий на англосакса, темноволосый с проседью и жилистая каланча. Пятый, плечистый, повернулся спиной и ругливо всех подгонял. Они собирались выносить гроб из квартиры.
Вдруг старикан кинулся в зал и, схватив мёртвую девушку за плечи, закричал:
– Лена! Лена! Лена!.. – и потрёс что есть силы.
– Отстань от неё, дед! – ругнулся плечистый.
– Лена! – заплакал старикан, вертя головой по сторонам и закрывая рот руками. В его спрятанных под мокрыми очками глазах было что-то животное.
– Её нет здесь, – хмуро изрёк поп.
– А где она?
– Испустила дух. Душа к Богу отлетела. С нами только тело её осталось, да и оно в землю отойдёт, откуда и пришло.
– В землю слишком жирно, – мрачно усмехнулся парень с опухшей, небритой рожей. – В огонь её. В крематорий.
– Заткнись, – хрустнул желваками каланча.
– Давай, выносим! – ругнулся плечистый.
Дядьки взяли и вынесли гроб из квартиры. Старикан торопливо прошаркал за ними.
– Всё, иди, дед! – оттолкнул его парень с опухшей, небритой рожей.
– Зачем ты её сюда затащил, а? – добродушно спросил викинг, не ожидая никакого ответа.
Сверху, с лестничной площадки между этажами, выглядывал невзрачный типок. Он уважительно, заискивающе улыбался и приговаривал: