– Хотел её, как Ленина, представляете? Чтоб она у него там лежала. Но здесь же не мавзолей. У него там такая серость везде. Вы представляете? Если Ленин серость не победил, разве его Ленка победит?
Темноволосый с проседью бросил на него холодный взгляд. Типок раскланялся:
– Простите… извините… Фасоленко – моя фамилия…
– Заткнись, – обрубил его старикан.
Дашка продолжала шмыгать. От её шмыганья левое ухо совсем промокло. По телу волнообразно разливалась приятная, размазанная в реальности, нега. Изнеможение. Расслабуха. Даже захотелось пёрнуть. Не стал. Отнял зашмыганное ухо, спросил полушёпотом:
– Зай, а где у тебя самая, бля, эрогенная зона?
Она вздрогнула и вскрикнула, раскатисто так, навзрыд, перекатилась к стене. Закрыла лицо руками, прямо уткнулась в них. Лежала там, у стены, долго и шмыгала.
– Даш, ты чё? Плачешь?
– Ты… меня… не любишь… – пискляво ответила сквозь шмыганья.
– Ой, да ладно тебе! – снисходительно посмотрел на её голую задницу и погладил рукой, пытаясь протиснуться пальцем по линии ягодиц между ног.
Она вспорхнула стремительно, дико, размахивая «заячьими ушками» рассержено и стыдливо. В один миг пособирала свои шмотки и скрылась в ванной, хлопнув дверью.
Немного обеспокоенным взором проводил её голую задницу до той самой двери, пока она не захлопнулась. С облегчением пёрнул. Глаза, моргнув, запылились и будто окаменели, преисполнились каменной серости. Перевёл взор на телик.
Метро. В набитом людьми вагоне под паукообразной схемой метрополитена сидел парень с опухшей, небритой рожей. Внимательно и молчаливо глядел сюда, на эту сторону экрана. Прямо в запылённые серостью глаза. Прямо в душу. Вагон волнующе трепыхался. Волнующе трепыхалась и душа.
Из ванной вышла Дашка. Одетая и какая-то холодная.
– Зай, я понял, кино не про тёлку. Тёлка умерла. Кино про вот этого пацана… Зай, ты куда?
– Домой, – забросила на плечо сумочку, буднично щёлкнула замком. – Я тоже умерла.
– Зай, ты чё? Ну, зай!.. Да люблю я тебя, е**ть! Х**и ты?..
Она открыла дверь, мгновение помедлила на пороге и ушла.
Встал, надел трусы, вышел в прихожую, хмуро посмотрел на себя в зеркало. Вглубь. Туда, по ту сторону зеркала. Прямо в запылённые каменной серостью глаза. Прямо в душу. Бля, еб**ь!.. Дашка! Дашка!.. Дашка… Бля, е**ть!.. Серость какая-то… И камень, увлекающий в самый низ, ниже, ниже, ниже, в самую глубину… В ад, что ли?.. Куда-то на нижний круг ада. Нет, ещё не девятый, но уже раз, два, три… восьмой.
Да пох**, е**ть!.. Отодрался от зеркала. Оставил прихожую, сел в кресло перед телевизором. Х**и Дашка?.. Бля, сучка, бля, дура тупая!..
В вагон вошла женщина в глухом чёрном платье, в глухом чёрном платке. Пробралась в самую гущу людей, нашла свободное место напротив парня с опухшим, небритым лицом. Вынула мобильник, пощёлкала кнопками – и вот… оглушительный, яркий взрыв с разлетевшимися во все стороны мясом, мозгами и кровью. И чернота. И белые титры. И тишина, разъедающая реальность…
Оглушённый этой тишиной, поплавал на глубине, выплыл на кухню, пожарил все восемь яиц, залил майонезом, залил кетчупом, съел. Рыгнул.
Обнаружил в прихожей пакет с тремя банками пива и двумя пачками чипсов, большой и маленькой. Отнёс всё в зал, к компьютеру. Вызвал «игрушку». Никак не меньше двух или, пожалуй, трёх часов убивал монстров, призраков, животных и людей. Пил пиво. Хрустел чипсами, сначала из большой пачки, потом из маленькой. Урывками бегал покурить. Урывками бегал помочиться. Чесал мошонку через трусы. И убивал, убивал, убивал.
В одиннадцать выключил компьютер, выключил свет и лёг в кровать. Уставился на экран телевизора. Устало и отстранённо понажимал кнопку пульта. Где-то остановился.
Хохот. На сцене перед гогочущей гламурно-звезданутой публикой двое юношей. Оба в узких джинсиках. Оба в стильных рубашечках. Оба с пресыщенно-сладкими физиономиями.
Первый:
– Знаешь, я вчера, кажется, побывал в аду…
Второй:
– То-то я чувствую запах жареного мяса с луком и жгучими специями. И перегаром ещё прёт.
Первый, превозмогая хохот:
– Нет, это я просто поел!..
Второй:
– А что, в аду кормят? Хотя да, это только в раю святым духом…
Хохот. Первый:
– Я решил поберечь своё здоровье. В понедельник брошу курить.
Второй:
– А почему не сегодня?
Первый, игриво:
– Потому что сегодня пятница!
Второй, игриво:
– Ну, после пятницы беречь уже будет нечего!
Хохот. Хохот. Хохот. Мясо. Мозги. Кровь. Слёзы. Дождь. Лужи. Серость. Всё в мокром и сером. Стоны. Фрикции. Сперма на лице. Мутно-золотистая пенящаяся жидкость в унитазе. И говно. И смерть. И смерть. И смерть. И всё равно хохот.