Так сказали братья из Африки после того, как… испачкали в грязи. «Ты потом поймёшь, почему мы это сделали, – объяснили они. – Там, на том берегу. Иначе у тебя будет соблазн не входить в холодную реку и не переходить её вброд. Устрашиться перед холодом, пожалеть себя. Поэтому мы раздели тебя и насладились тобой на этом берегу с похотью и грязью этого мира. Чтобы ты возненавидела его похоть и грязь вместе со своими похотью и грязью. Чтобы ты не жалела ни этот мир, ни себя. Вошла в холодную реку и перешла её с радостью, смывающей с тебя грязь. На том берегу всё это будет неважно. Ты ещё вспомнишь нас добрым словом на том берегу, наслаждаясь райской чистотой и правдой».
Народ в автобусе попритих. «Кавказская пленница», похоже, несколько утомила. Заразительный хохот студентов сменился короткими натянутыми смешками. Люди постарше задремали. Где-то далеко в начале салона капризничал ребёнок, его мамаша совала ему попеременно то игрушки, то сладости, то бутылочку, то соску, но всё тщетно. Где-то рядом раздражающе громко храпел один из мужиков рабочего вида.
Эффектная девушка оторвалась от окна и от нечего делать пыталась прочесть надпись на унылом чёрном пакете своей соседки. Прочесть не смогла. Что-то по-немецки. Неблагозвучное. Похожее на войну. Что-то грубое и страшное. Как и сама эта соседка – тёмная и нелюдимая. Чужая. Чуждая. От чуждости которой явственно веяло холодом и непонятным… превосходством. Внутренней силой. Кто она? Кто она, эта девушка в уродливом, агрессивном, воинственном хиджабе?
«Я буду в раю! – твердила себе нелюдимая. – Я воин Аллаха! Я буду в раю!».
Братья из Африки помогли собрать кавказским шахидам оружие возмездия – смертоносные пояса. Они назвали их по-немецки «Der Rüstung der Eifersucht», что значит «доспехи ревности». Ревность – качество праведных людей. Так сказали верные Аллаху братья из Африки. И добавили инструкцию: «Один пояс наденешь под хиджаб, другой спрячешь в пакет. Сигнал с твоего телефона приведёт в действие оба, ревности для Аллаха много не бывает».
Девушка вынула телефон. Сжала его в холодной скользкой ручке. Не по-женски, а по-детски маленькой ручке с обгрызанными ногтями. Не по-детски, а по-женски острые зубы изгрызли эти ногти. «Аллах акбар», – прошептала она отчётливо, – так что эффектная девушка на соседнем месте повернулась в её сторону с широкими от ужаса глазами, – и твёрдо нажала на кнопку вызова.
Случай
Высокий, нескладный юноша с беспечно взъерошенными золотыми кудрями и такими же беспечными игривыми глазками, бесцельно шатаясь по улицам, случайно повстречал приятеля из соседнего района.
– Здорово, Рыжий, – хмуро протянул тот руку.
Юноша тоже нахмурился. Его детская беспечность вмиг куда-то улетучилась, уступив место по-взрослому обстоятельной важности.
Ноги, обутые в модные кроссовки, сами собой расползлись более чем на ширину неоформившихся плеч. Руки вальяжно полезли в карманы куртки и извлекли оттуда по очереди пачку дорогих сигарет, по-видимому, стоивших ежедневного родительского пособия, и прозрачную китайскую зажигалку с покорёженным пламегасителем.
Деловито прикурив, юноша сплюнул и наконец-таки пожал протянутую руку приятеля.
– Здорово, Мишань.
– Куда идёшь? Как сам?
– Да нормально. Решил прогуляться. А ты?
Хмурое лицо приятеля ещё более помрачнело.
– Предки достают. Задолбали уже орать.
– А чё такое?
– Да набухался вчера…
– Бывает, – юноша со знанием дела усмехнулся. – Поорут и перестанут.
– Ага. Так ведь ещё и сестра, сучка, с ними заодно! Как будто сама не гуляла в своё время! Больше предков развыступалась, жизни учить начала! Я еле стерпел, чтобы в репу ей не дать! Ну пьяный… сам понимаешь…
– Бывает. У нас вчера тоже случай был. Брат с балкона упал.
– Ого! И чего?
– Да ничего. Мы же на втором этаже живём. Поцарапался об кусты внизу и всё. Обошлось.
– А чё это он так?
– Дурак потому что. Пьяный был. Ладно, – юноша, докурив, закруглил и разговор, – давай, идти надо.
– Давай, – приятель протянул руку.
Тот пожал её с прежней обстоятельной важностью, снова полез в карманы, вытащил телефон и тут же потерял ко всему окружающему интерес.
* * *
Мишаня со своей сестрой сидел на кухне и, хмурясь, пил чай с бутербродами. Изредка он посматривал на телевизор, возвышавшийся на необходимой ему для возвышения большой белой подставке, именуемой холодильником. Телевизор хохотал. Но Мишане не было смешно. Ему было обидно.
– Чё молчишь? – спросила сестра, пристально рассматривая себя в маленькое зеркальце.