Впрочем, не все бабы очерствелые чудовища, не все «сержанты», есть и «плакальщицы», есть и «утешительницы», но все одинаково тяжеловесные танки, если не по телу, то по жизни. Прут, прут, прут. По тротуарам, в транспорте, в магазинах, в больницах, собесах, банках. Всегда им кто-то что-то должен. Всегда я. Всегда мне. Всегда для меня. И сакральное «я сказала». Я сказала!
Знаете, кто такой Ламех? Жил этот мужик в допотопное время и женился на двух бабах, Аде и Цилле. Ламех был слабый и беспомощный. Бабы овладели им. Тогда и начался женский мир, поставивший мужчин на службу себе. Дочка Ламеха Ноема, по прозвищу Прекрасная, ввела эту моду. Она пользовалась своей красотой, будучи молодой, губила мужчин, повергая их в рабство, чтобы став старой и некрасивой, не утратить главного – титула богини, обожествить это «я сказала». Поэтому во всех религиях после Потопа восстановившийся патриархат жёстко принизил женщину и заключил её в узы нравственных и поведенческих норм и схем. Тот, первый женский мир, утонул в воде. И вот на наших глазах растёт и укрепляется женский мир номер два.
Я, Истомин Олег Васильевич, 1953 года рождения, и есть Ламех, только ещё слабее и беспомощнее. Меня и одна жена повергла под ноги свои… Я если не раб её, то ничего не значащий слуга. На моём месте мог быть и другой, покорно внимающий хозяйскому «я сказала», мало что изменилось бы.
Поэтому, дорогая и многоуважаемая Анна Дмитриевна, ты – Ада и Цилла в одном лице для меня. Гнездо, которое мы приобрели, а именно квартира на Крупской и всё имущество, какое бы в ней ни находилось на момент моей смерти, – это твоё законное гнездо. Не ты, так ничего бы не было. Возможно, я в деревню бы вернулся. Возможно, спился бы в заводской общаге. Возможно, забомжевал бы из-за грёбаного пьянства. Возможно, женился бы на другой, но всё так же обернулось бы – другая квартира, другие дети, другие внуки – но смысл тот же…
Не обижайся на меня, Аня. Я всё-таки люблю тебя. Больше жизни своей паскудной. Ты – моя жизнь. Смею предположить, что любовь моя к тебе значительно сильнее твоей ко мне. Но то не любовь мужа к жене. Я люблю тебя, как пёс своего хозяина. Ваше поколение женщин так и называло нас, мужиков, соображающих на троих возле «Гастронома», – псами. Я согласен. Пёсья моя любовь. Всю жизнь вилял перед тобой своим плешивым хвостом, прижимал благоговейно беспородные дворняжьи уши и преданно заглядывал тебе в глаза, а когда и опускал виноватый взгляд долу. Не жаль мне для тебя ни жизни своей, ни того, что ты из меня извлекла и чем попользовалась. Кто прикормил, тому и служу благодарно. Разве выбирает пёс хозяина? Никак. Муж выбирает жену. А меня ты выбрала. Чем и осчастливила. Пропал бы я. Ничего не понимаю я в этом вашем женском мире. Так что завещанием мою писульку не назовёшь. Оставляю конуру тому, кто мне её любезно предоставил.
А Галька, конечно, самая настоящая Ноема. Красавица наша единственная. Богиня. Крутила мужиков своих, как хотела, в рабов безгласных их превращала – и Лёньку, и Мишку, и этих дурачков попутных, в сеть случайно залетевших и обжегшихся от Галькиного огня.
Что же поделаешь, Галя, что мужеский род теперь и в рабы неважно годится? Но от Эшметова, попомни моё слово, ты сама обожжёшься. Он человек южный, у них пока ещё мужики властвуют, а ты не привыкла к тому. Прости, дочка, что сказал тебе сгоряча, мол, раз вышла за этого горца, то ты мне не дочь больше и видеть тебя не хочу в своём доме. Прости, ты – дочь и всегда будешь в моём сердце таковой, я очень хочу видеть и тебя, и детей твоих, внуков моих, даже если и ещё одного, чёрненького, родишь…
Но я – отец, пусть и поздно это понял. И мужчина – что понял ещё позднее. Во мне Сам Бог говорит в данном случае. Потому буду держать своё слово до смерти, а по смерти прощаю и разрешаю. И ты меня, Галя, Галюша, Зайчик мой – помнишь, я тебя маленькую называл Гальчик-Зайчик? – прости, пожалуйста. Не для него, чуждого басурманина-агрессора, я родил и вырастил тебя! Не для него, слышишь?! Раз с самого начала не заладилось у тебя – с Лёнькой – пусть уж лучше Мишка бы оставался… Или одна! Противен Мишка, то одна, Галя моя милая! Воспитали бы мы с матерью и Анжелку, и Лёшку – своих-то в своё время не досчитались!.. Неужели тебя так влечёт к этим мужикам? Неужели ты не можешь без них? Потерпи, человеческий век короток – омертвеет плоть скоро, честь-то, честь-то дороже, дочка!.. Жаль мне её, твою честь… Словно меня самого кто через тебя изгадил и опозорил… Ноет сердце моё. Изнемогает душа. Знаю только, что ты всё равно одна останешься, не будет у тебя и Эшметова, как не стало Лёньки и Мишки, и тогда – вот тебе мой родительский дом в Бабинке и земля. Хочешь, живи. Хочешь, продай… Твоё это, в общем. Тётка твоя, Антонина, сама знаешь, померла, доглядывать там теперь некому, Надежде Васильевне оно не нужно, у неё своя жизнь, своя семья. Зарастёт всё…