– Разумеется. Никто и не собирается оспаривать ваших прав. Хотя лучше бы вы оставили ее там, где увидели. Тогда одной проблемой было бы меньше. Для вас лично.
Делая после каждой фразы солидный глоток пива или же затягиваясь сигаретным дымом, майор поведал изумленному, а теперь уже и встревоженному Ляхову нечто, более уместное в сборнике рассказов Стивенсона или Конан Дойла, нежели в нормальной жизни.
Пресловутая сабля, по словам Розенцвейга, была не просто антикварным изделием средневековых оружейников, а неким талисманом, одновременно символом власти и святыней одной из исмаилитских сект, восходящей непосредственно к «скрытому имаму», легендарному потомку и правопреемнику самого Магомета. И слух о ее исчезновении уже разнесся по всем исмаилитским общинам Ближнего Востока, если не дальше.
– Так быстро? – наивно удивился Ляхов.
Майор приоткрыл в ироничной усмешке длинные желтоватые зубы.
– Если бы вчера утром было утеряно знамя вашего полка…
Вадим понял.
Не понял он другого – чего ради столь ценную реликвию потащили в горы, на рядовую, да вдобавок плохо организованную акцию. Ей бы храниться под тремя замками в недоступной крепости.
– Вот именно, – согласился с ним Розенцвейг. – Мы тоже обратили на это внимание. Но факт есть факт. И теперь каждый исмаилит, а также многочисленные добровольцы других убеждений, желающие заработать, будут искать святотатца днем и ночью, здесь и до самого края света.
«Веселенькая перспектива, однако», – подумал Вадим, пока еще не осознавая полностью, чем это ему грозит. Но неприятный холодок уже скользнул по спине.
– Так, может, вернуть им ее с извинениями да и забыть об этом. Еще и вознаграждение получить, – бодрясь, хохотнул он.
– Можно было бы. Однако это уже не поможет. Преступление заключается уже в том, что рука неверного коснулась святыни. И должна быть отсечена с соответствующими ритуалами. Да и за смерть шейха кто-то ведь должен ответить? Мало того…
Майор пригубил вторую кружку, потом решительно отодвинул ее в сторону.
– Не хотелось бы вам об этом говорить, но летчики, которые вас вывезли, вчера вечером были похищены из своей казармы, а сегодня в пять утра их нашли. Увы, мертвыми. И со следами изощренных пыток.
Ляхова передернуло. И снова ему показалось, что слова майора он слышит уже во второй раз. Просто сразу он не сосредоточился, разморенный погодой и пивом.
– А по всей линии ваших постов вдоль границы, которыми командовал капитан Тарханов, идут непрерывные стычки. Такое впечатление, что они или прощупывают нашу оборону, или любой ценой хотят захватить пленных. Пока не удается. Сегодня в пять утра все свободные части вашей бригады ушли им на помощь.
– А ваши? – жестко спросил Ляхов.
Может быть, оттого и Ларионов к нему не зашел. А что там с Брайдером и оставленными у него трофеями?
– Все-таки давайте продолжим беседу в другом месте, – предложил Розенцвейг, вставая.
– Боитесь? – как можно небрежней спросил Ляхов. – Под не вам назначенную пулю попасть боитесь?
– Не о пуле речь, пуля – это слишком просто. И быстро. Кроме того, здесь и сейчас, – он подчеркнул последнее слово, – непосредственная опасность нам не грозит. Просто в другом месте беседовать будет удобнее. Так пойдемте?
Вадим подумал, что в данной ситуации вполне свободно можно оказаться в положении тех несчастных летчиков, которым он обязан жизнью, но выказать страх после вчерашнего как бы и недостойно. Жаль только, что даже табельного пистолета при нем нет.
– Да ради бога. Только покажите мне ваш документик, если есть. Так, для порядка.
Розенцвейг показал. Фотография и какая-то печать наличествовали, номер подразделения службы национальной безопасности ни о чем Ляхову не говорил.
Уходя, он машинально бросил взгляд на застывшие на рейде русские крейсера. «Неплохо бы, – подумал Вадим, – оказаться сейчас не здесь, а там, под защитой оливково-серой брони. Туда никакие исмаилиты не проберутся. А также джинны, иблисы и ифриты.
Черт знает что, мистический триллер в духе „Тысячи и одной ночи“ на заре третьего тысячелетия».
– Вы уверены, что гибель летчиков впрямую связана с нашей историей? Нет ли тут другого повода и другой причины?
– Не был бы уверен, не говорил бы. Агентура у нас работает. Все именно в этой связи. Если бы вы приземлились на военном аэродроме, ребята прожили бы немного дольше. А так…
Среди персонала аэропорта у террористов агентов полно. Выяснили, что только этот вертолет садился на поле боя. Именно эти летчики – первые, кто с вами контактировал. Они же вас и привезли. На глазах у десятков людей. К сожалению, мы пока не знаем, что именно они сказали под пыткой.
– А что они могли вообще сказать? Прилетели, подобрали, высадили на аэродроме. И отправились водку пить, как у летунов заведено. Зачем их было убивать? Они за стаканом без всякого принуждения рассказали бы все, что знали, и многое сверх того.
– Вы руководствуетесь логикой европейца, – усмехнулся майор. – Мы – люди восточные… – наткнулся на иронический взгляд Ляхова. – Да-да, это так, невзирая… В Европе наши предки жили три-четыре века, но тысячелетиями-то – здесь. И с арабами двоюродные братья. Мстить и они, и мы умеем. Так что, летчикам, скорее, мстили, чем требовали информации. Я это лучше вас понимаю. Если надо, мы руководствуемся теми же эмоциями. Просто у нас организация лучше. Когда погибли наши спортсмены на Олимпиаде, мы потратили чуть не десять лет, чтобы выявить всех виновных, разыскать их и уничтожить. Последним – главаря банды. Он скрывался в Южной Америке. Не помогло. Ему оторвало голову, когда он снял трубку телефона в каракасском отеле. Настройтесь на нечто аналогичное. Вас будут искать и преследовать до конца. Желательно, конечно, до их конца, не до нашего с вами.
Вадиму стало не по себе, однако ответил твердо:
– Ничего, как-нибудь. Волков бояться…
– Смотрите сами. Мы вам, конечно, поможем, насколько в наших силах.
…Идти было недалеко. Два квартала вниз по круто спускающейся в сторону моря узкой зеленой улице, до крыльца изящного двухэтажного особняка за чугунной оградой, почти скрытого густыми кипарисами и неизвестными, терпко пахнущими вечнозелеными кустарниками.
Никакой вывески около дверей не было, однако наличие в вестибюле вооруженного пистолетом-пулеметом «галил» охранника говорило о том, что здание это официальное.
Охранник отдал честь майору в штатском и равнодушно скользнул взглядом по русскому офицеру в форме.
– Ваши люди плохо воспитаны, – намеренно громко сказал Ляхов по-немецки.
– Что с них взять, это штатские люди, хотя и при оружии. Воинские уставы для них мало что значат.
В просторном кабинете на втором этаже, несмотря на открытую балконную дверь, держался стойкий запах табачного перегара. Курили здесь постоянно и свирепо.
– Присаживайтесь, Вадим Петрович. Еще пива? Увы, здесь только консервированное.
– Тогда не надо. Я вас слушаю.
– Перед тем, как посвятить вас в суть происшедшего и обсудить ситуацию, в которой все мы оказались, я попросил бы вас подробно, буквально по минутам рассказать мне все, что случилось вчера. С точки зрения вас и вашего товарища.
– Сто раз я уже это своим начальникам рассказывал, да и пилоты ваших «Алуэттов» все своими глазами видели. Надоело, знаете ли.
– Понимаю. Тогда, если не затруднит, – только самое начало. Как вы попали на перевал, как уничтожили передовую заставу и что вас подвигло не убраться оттуда побыстрее, а принять бой в не слишком выгодных для вас условиях.
– Условия как раз были самые выгодные. Даже две сотни человек мы держали… – Он хотел сказать, четыре часа, и тут же вспомнил про удивительный временной сбой. – Некоторое время. А если бы их было в пределах трех-четырех десятков, как вначале предположил Тарханов, – вообще делать нечего.
– Резонно. Но все же – ответьте на вопрос. – Майор водрузил на стол портативный магнитофон последней модели, пишущий не на нихромовую проволоку, а на коричневую пластиковую ленту. Поставил между собой и Вадимом грушевидный микрофон на гибкой ножке.