Выбрать главу

Тарханов ждал.

Он отчетливо, как это бывает на хорошей цветной фотографии, а не в жизни, видел и отдельные куски щебня на дороге, и красноватую пыль между ними, грязно-зеленые колючки по обочинам, словно плывущие в жарком мареве фигурки боевиков, постепенно, но удивительно медленно заполняющие пространство внутри и вокруг прицельного кольца. И особенно четко посреди этого библейского пейзажа он видел то место, где их положит. Всех.

Дорога там слегка прогибалась, и группа атакующих оказалась словно на дне глиняной тарелки, отчетливо видимая и лишенная всякого прикрытия.

Первый смертник поравнялся с назначенным ему Аллахом местом. Прикусив губу, Тарханов выжал спуск. Затыльник приклада заколотил в плечо, опять потянуло смешанным запахом сгоревшего пороха и ружейного масла.

Сначала упал человек, в которого он целился специально, потом два, три на левом фланге, еще потом фигурки стали валиться одна за другой, но кое-кто продолжал бежать вперед.

Наконец уцелевшие смешались, повернули обратно, и Тарханов стрелял в спины, и буро-зеленые силуэты снова падали, пока пулемет не смолк, проглотив последний патрон.

Из зоны поражения сумели спастись едва ли больше дюжины.

И вот тогда их накрыли минометы. Спрятанные за обратные скаты высот, где их не мог достать и Ляхов.

Одуревший от грохота близких разрывов, от усиливающейся по мере приближения солнца к зениту жары, Тарханов откатился в кювет, под прикрытие массивных колес и кованой рамы вездехода.

Калибр минометов был несерьезный, 50 миллиметров. Уже с 82-миллиметровым по горам особо не побегаешь. И это обнадеживало. По-настоящему опасным могло быть только прямое попадание, шансов на которое не так уж много. Корректировщика у бандитов не было, и большая часть мин падала или недолетами, в пропасть, или с шелестом пролетала над головой и рвалась на безопасном отдалении.

В отличие от Ляхова, который только стрелял, Тарханову приходилось постоянно держать в голове всю картину боя, прогнозировать развитие ситуации, намечать возможные контрмеры.

Первый контрольный срок прихода ожидаемой помощи уже истек, майор наметил второй и, на всякий случай, третий.

Проблема была в том, что, если рассчитывать расход боеприпасов исходя из крайнего срока, возникала опасность не продержаться и до второго.

Ему уже стало совершенно ясно, что какие-то форс-мажорные обстоятельства заставляют террористов прорываться на плато, не считаясь с потерями.

Обычно бойцы самостоятельных бродячих шаек излишней боевой стойкости не проявляли и при малейшем отпоре разбегались кто куда, до более выгодного момента. Сейчас же они вели себя вроде мюридов Шамиля времен Кавказских войн. А раз так — следует любыми средствами не дать закрепиться у них внезапно прорезавшемуся боевому духу. Потом себе дороже обойдется.

Он криком и взмахом руки указал Ляхову новую позицию, теперь — на левом отроге хребта. Единственно, откуда может к ним подобраться враг, если вдруг найдутся в отряде толковые скалолазы. А найтись могут, если там еще остались живые чеченцы.

Во время коротких пауз во вражеской артподготовке майор опять стрелял, очередями покороче, чем вначале, и все время считал, сколько остается патронов.

Иногда, откатившись под надежное прикрытие, торопливо выкуривал в три затяжки сигарету, черными от медной окиси руками набивал очередную сменную ленту.

От жары, непрерывного грохота, вонючего дыма тротила мысли начинали путаться, а он все пытался сообразить, что же все-таки надо боевикам, ради чего они лезут с таким упорством на уничтожающий огонь? Наверное, потеряли уже половину банды, а лезут. Давно бы оттянулись назад, рассыпались по горам и шли к своей цели другими путями. Или все они тут одинаково сумасшедшие?

Не понимал он и того, почему сам до сих пор жив. Да это было ему, в общем, безразлично уже. Просто пули, осколки и он оказывались все время в разных точках пространства-времени. Хотя каждое следующее мгновение все могло кардинально измениться.

«Эх, сейчас бы „град“ сюда», — с тоской подумал он.

Ляхову было немного лучше. Он наблюдал тот шквал разрывов, который метался по площадке перевала, как бы из ложи бенуара. Лишь изредка мимо пролетал верещащий осколок или просвистывала пуля, шальная по преимуществу. В работе снайпера главное — без толку не высовываться, а выстрелив, тут же менять позицию.

А вот Тарханов его восхищал. Как уж ему удавалось выжить среди частых всполохов разрывов, бог весть. Но когда начиналась очередная атака, минометный огонь стихал, и тогда пулемет бессмертного майора снова начинал злобно стрекотать.