Саше стало скучно. Он бросил взгляд на индикатор разрядника (там был выставлен шестой уровень – сжечь, а не взрывать) и послал молнию прямо в говорящий рот.
Григорий подоспел минуты через полторы.
К тому моменту дождь уже успокоился и стал таким, каким надо – мокрым и грустным. На том месте, где стоял голем, вода всё ещё шипела и пузырилась, но пар уже почти не шёл.
Длинный, мосластый Серосовов немного постоял над чёрным пятном, размываемым водой. Сплюнул.
– Чёрт, зря ты его, – вздохнул он. – Я вот умклайдет хотел попробовать.
– Чего попробовать? – не понял Привалов.
– Умклайдет. Сикорски эту штуку так называет,[2] – он извлёк из кармана куртки и подкинул на ладони тяжёлый металлический цилиндрик. – Новая модель. Вчера на базе раздавали.
– А-а, – разочарованно протянул Саша.
Это был «оболочечник», полевая ловушка – точнее сказать, очередная её модицикация, одна из полусотни вариантов, которые сейчас с энтузиазмом клепали земные научники. Предполагалось, что нематериальную сущность Странника можно обернуть в энергетический кокон. Пока что ничего путного из этого не выходило – и, как подозревал Саша, не стоило и стараться. Остальные оперативники, кроме Серосовова, были того же мнения. Только Гриша с его верой в науку упорно продолжал таскать с собой эти штуки и даже пытался их применять на практике.
– Брось, – посоветовал Привалов. – Их надо просто жечь. Всё остальное без толку. Проверено.
Серосовов всё-таки направил цилиндр на грязное пятно. Умклайдет звонко щёлкнул.
– Ну вот. Если там кто-то был, он теперь здесь.
– Думаешь, сработает? – поинтересовался Саша.
– Ну-у… не знаю, – Григорий неуверенно покрутил цилиндрик в руке, потом неожиданно размахнулся и бросил его в лужу. – Ну, если поймал – сидеть тому ублюдку взаперти тысячу лет. Пока аккумуляторы не разрядятся.
– У тебя лишнего дождевика не найдётся? – спросил Привалов.
Серосовов кинул ему пакетик с водоотталкивающей пелеринкой. Александр стал осторожно натягивать её на себя. Тонкая плёнка, растягиваясь, скрипела и бликовала радужными пятнами.
– Он хотел пообщаться, – сообщил Привалов. – Поговорить, так сказать. За жизнь.
– Странно, – равнодушно сказал Григорий. – Они обычно необщительные. Я вообще ни одного такого случая не припомню.
– Он говорил… – начал было Саша, но Серосовов резко перебил:
– Ты шефу докладывайся, а мне не надо. У меня от лишних знаний и так вся память дырявая. Это ты у нас чистенький.
Привалов почувствовал, как кровь приливает к лицу. Серосовов в очередной раз макнул его носом в обычное КОМКОНовское «меньше знаешь – лучше спишь», заодно напомнив о его ментальной невинности.
Гриша, посмотрев на вытянувшееся лицо парня, сжалился.
– Ладно, не бери в голову… Пропахать бы планетку метров на десять по уровню моря плазмой горяченькой. Экологию жалко, да и чёрт бы с ней. Всё равно тут гниль одна.
Саша бросил взгляд на бурого голубя, забившегося от дождя под оконный козырёк.
– Нельзя, – вздохнул он. – Голуби решительно против. А без них мы ничего не получим.
– Библиотека эта грёбаная… – Серосовов посмотрел в сторону пролетевшего голубя. – Не нравятся мне эти пташки. Что-то у них на уме такое…
– Пусть об этом начальство думает, – с удовольствием ввернул Привалов комконовскую премудрость. – Сикорски, например. Твои ребята где?
– Сейчас подойдут. Они там вроде бы нашли ещё одного. Пойдём, что-ли?
Привалов поправил плащ и вышел под дождь.
11 мая 74-го года по земному летоисчислению.
Планета Надежда. Второй холодный сезон. День.
С утра пригрело: особенность этого сезона – короткие неожиданные оттепели, как будто там сверху случайно включили раннюю весну. Когда Саша вышел за порог, с крыши на спину ему съехала лавинка подтаявшего рыхлого снега. Привалов отряхнулся, как кот. Наклонился, зачерпнул с земли немного белой рыхлой мякоти: ему захотелось слепить снежок. Ужатый снежный комок в его ладонях уменьшился втрое, из него потекла талая вода, пахнущая разбитым носом.
Захлопали крылья над самым ухом, и на плечо прогрессору свалился бурый голубь.
– Сегодня, – заявила птица, как обычно не поздоровавшись.
– Здравствуй, – Саша, как обычно, постарался быть вежливым. – Вы это уже вторую неделю говорите.