– Ни черта ты не знаешь, – обнадёжил шеф, поднимаясь на ноги и покряхтывая. – Ладно. Мне нужно сказать тебе одну вещь. Рудольф Целмс здесь, на Надежде. И, насколько я понимаю, дела его не блестящи.
17 августа 74-го года по земному летоисчислению.
Планета Надежда. Межсезонье. Ночь.
Привалов вошёл в сожжённый дверной проём. Включил фонарь. Кривое жёлтое пятно света, похожее на немытую тарелку, прилипло к пластиковой стене, потом проскребло по полу. Саша поставил фонарь на пол и включил круговое освещение. Всё то же самое: обвалившийся пролёт, ошмётки краски на стенах, выгоревший дверной проём. Кое-где сквозь пепел и грязь проросла бледная травка, напоминаюшая земную крапиву.
Он проверил защиту. Генератор работал нормально. Вообще, всё было нормально, даже как-то слишком.
– Ну и где? – сказал Саша. Ничего более изящного ему в голову так и не пришло, и он чувствовал себя по-дурацки.
– Это вы мне? – донеслось откуда-то сзади.
Саша резко обернулся, хватая пальцами пустоту под мышкой, где должна была висеть кобура скорчера.
– Вы на пол посмотрите, – посоветовал всё тот же голос.
Привалов, мысленно чертыхаясь, разглядел на полу блестящий цилиндрик гиперполевой ловушки.
Умклайдет вздрогнул, качнулся, встал на ребро. Внутри него что-то задвигалось: блестящие бока забликовали.
– Значит, Сикорски послал на переговоры вас, – донеслось из цилиндрика. – Странно. У меня создалось впечатление, что он горит желанием пообщаться со мной лично. Впрочем, это ничего не меняет. Пока что я не не намерен вылезать из этой штуки, – цилиндрик крутанулся вокруг оси.
– А можете? – поинтересовался Саша. – Это ведь полевая ловушка?
– Могу, – сказало существо. – Видите ли… эта модель ловушки не работает. Точнее говоря, почти не работает. То есть она меня удерживает, но недостаточно сильно. Потом ваши учёные кое-что усовершенствовали, и другие Странники попадались уже по-настоящему. Что касается меня, то я вполне могу её покинуть… Но не хочу. Знаете, очень интересные ощущения. Как будто лежишь в гамаке. Очень удобно и вставать не хочется. Хотя можно, так сказать, раскачиваться вдоль силовых линий…
– Ну и как? Хорошо ли вам живётся без тела, Целмс? – Привалов попытался вызвать в себе праведный гнев, которого на самом деле не ощущал.
– Не нужно этой злобы, не распаляйте себя, – цилиндрик встал вертикально. – Она вам не идёт. Давайте лучше о делах.
– Я не очень понимаю, какие у нас дела, – честно сказал Привалов.
Он и в самом деле не понимал. Сикорски, посылая его сюда, был как-то особенно немногословен. Всё, что Привалов извлёк из многозначительного хмыканья и туманных намёков Экселенца – так это то, что информацию о состоянии и местонахождении Руди Целмса продали КОМКОНу голуби. Проку от такой информации было нуль. Хуже того – совершенно невнятным было и само задание. Саша понял дело так, что ему нужно просто встретиться с Руди – или с тем, во что он превратился. Встретиться, выслушать, особенно не хамить, доложиться. Всё. Экселенц, правда, предупредил Сашу, чтобы он не слишком рассчитывал на беспомощность противника. «Это очень хитрый и опасный тип» – проворчал он под нос и велел Саше смотреть в оба. При всём том шеф отправил Привалова на переговоры практически безоружным и без всяких средств связи. Возможно, это были условия другой стороны – хотя, по словам того же Сикорски, Целмс не мог выйти на контакт самостоятельно… В любом случае Саша не мог взять в толк, зачем нужно было соглашаться на подобные условия.
– Не понимаете, значит… – протянуло существо. – Хм… Вам когда-нибудь стирали память?
– Не удостоился, – буркнул Саша.
– После нашего разговора я могу вам это гарантировать. Хотя бы «девочкой» называть перестанут.
Привалов не нашёлся, что ответить.
Умклайдет вытянулся и чуть покачнулся, как бы изображая поучительно воздетый указательный палец.
– Кстати, вот интересная деталька. Стирание памяти – это ведь на самом деле тяжёлая травма для психики. Отчуждение и насилие в чистом виде. Нормальный человек после такой процедуры чувствует себя униженным и оскорблённым, а тех, кто над ним её проделал, начинает тихо ненавидеть. То есть это так в теории. А на практике сотрудники КОМКОНа даже гордятся дырками в голове. Всё, что для этого потребовалось вашим психологам – ввести в обиход слово «девочка», произносимое с нужной интонацией. Дальше включаются сразу два психологических механизма – с одной стороны, классическая сексуализация, выстраиваемая вокруг темы немужественности, и, с другой стороны, столь же традиционный ветеранский комплекс, культ шрамов, якобы украшающих мужчину… Простенько, но изящно. В КОМКОНе хорошие психологи.