Оглядываюсь и вижу направленное на нас оружие. Юра убирает руки, отпуская меня, и тут же закрывает своим телом, нацеливая на Сергея пистолет.
— Опустите оружие! — никакой реакции, только зубы скрипят от напряжения и дышат тяжело, яростно. — Сереж, это мой друг. Он помогал мне, а теперь я пытаюсь помочь ему.
С непониманием окидывает нас взглядом и вроде оба медленно начинают опускать руки. Но я вижу в кустах еще одного, он уже прицелился, и я вовремя успеваю закрыть Юру.
— Уходи, — кричу ему, пока мое тело не прошибло волной, — пожалуйста, уходи.
Ноги подкашиваются, а в животе становится отчего-то невыносимо горячо, словно проткнули раскаленной спицей. Юра подхватывает меня на руки, и я знаю, что это последний раз, когда я заглядываю в его глаза, цвета первой весенней листвы, ярче, чем макушки пальм, качающихся над головой. Последний раз, когда любуюсь, как солнце играет в его волосах золотыми бликами. Но мое тело из его рук тут же выдергивает Сергей.
— Отпусти его, ради меня, — хватаюсь за плечо, где крепятся ремни бронежилета, вглядываясь в испуганные серые глаза, пока не получаю в них согласие.
Только тогда разжимаю пальцы и проваливаюсь в сон, слушая, будто сквозь толщею воды, звук взлетающего вертолета.
Юрий
«Все строят планы, и никто не знает, проживет ли он до вечера».
Л.Н. Толстой
Окровавленное тело Бонда, мирно спящего на траве, становилось все меньше и меньше, пока, окончательно не скрылось из вида. Вертолет поднимался в небо, набирая высоту, и нас никто даже не пытался остановить.
Специально обученные люди в брониках, которые, судя по всему, не должны были оставить на нас живого места, сложили оружие и поспешно уносили раненую Арину на пришвартованную у берега яхту. «Елена прекрасная», та самая, которая все время ошивалась рядом с моей девочкой. Выходит, на ней были люди ее отца?
Под нами на многие мили простирался бескрайний океан, а я видел только ее глаза того же цвета. Глаза, умоляющие бежать.
Как ты могла, Арина, рисковать собой ради меня? Разве я этого стою? Что делать мне с этой жизнью, которую ты, не задумываясь, выменяла на свою? Остается только молиться, что тебя успеют спасти, в то время, как я с каждой секундой все больше от тебя отдаляюсь. Прости меня, милая. Прости.
— Даже хвоста нет. Молодец, Юра. Если вытащишь меня из этой передряги, в долгу не останусь.
Шеф, отсиживающийся все это время под каким-то брезентом в хвосте вертолета вылез из своего укрытия, заняв пассажирское кресло, и заговорил. Лучше б молчал, урод! С каждым его словом желание выбросить этот ненужный груз за борт становилось все больше. И плевать было на его обещания и деньги.
— Я знал, что ты все поймешь и бросишь этот кусок мяса. Он бы точно бросил. Так что, не терзай себя муками совести! — Аркадий потянул ко мне руку, наверное, желая по-приятельски похлопать по плечу, но встретив мой взгляд, поспешно убрал ее. — Таких, как Бонд полно, бестолковая груда мышц. А вот мозговых центров, как ты, Юра, еще поискать! Запомни, ты один ценнее десятка этих имбецилов.
Не увидев никакого отклика, он, наконец, заткнулся и я смог погрузиться в свои мысли, переваривая события последнего часа.
Он бы не бросил. Никогда. Бонд и эту пулю получил за меня. Считал, что стреляет лучше и взялся меня прикрывать при отступлении, пока я оттаскивал пилота, еще не зная, что тот уже готов.
Мы были не просто напарниками, настоящей командой. Он стал мне братом, которого у меня никогда не было. Со своими дебильными шутками, улыбкой на всю морду лица, но такой искренней, настоящей, что нельзя не ответить. Я ведь сначала даже злился, а после уже и не замечал, когда он планомерно заставлял меня улыбаться, оживать, оттаивать, возвращать эмоции. Этот большой ребенок с чистыми голубыми глазами, как вода в роднике. С виду сильный и грубый, он оставался ранимым и даже сентиментальным в душе.
Мне уже не хватает его рассказов о чересчур заботливой матери, непутевой сестре и племяннике Гришке. Десяток историй и его басистый смех, кажется, так и поселились в моей голове, заполняя пробелы в воспоминаниях о собственном детстве.
— Что с пилотом?
— Готов. А у тебя? — Бонд сморщился от боли, прикрывая рукой живот, но под его широкой ладонью ничего не было видно.
— Все нормально у меня, уходим, — усмехнулся кривой улыбкой в пол-лица, только в глазах слезы, — я ж Бонд, что со мной будет?!
А у самого ноги подкашиваются.
— Идти сможешь?
Кивает. Подхватываю, опирается на мое плечо, но даже до кустов не доходим. Ноги его не слушаются, из-под ладони на животе уже заметно хлюпает кровавая жижа. Помогаю лечь на землю, пока сам не рухнул. Помощь нужна. Где Аркадий, сука!