Продолжая полной грудью хватать разряженный воздух, я села на стул. Между нами, на столе лежал молчаливый портрет, который теперь с какой-то необъяснимой тоской рассматривал отец.
Все это не укладывалось в голове. Отец знал, что мама жива, видел, как я мучаюсь, но молчал. Мама тоже все знала, но добровольно предпочла свои похороны, считая, что для всех так будет лучше. Что у меня за семья? Они сумасшедшие? Или это я чего-то не понимаю?
— Где она сейчас?
Он поднял на меня глаза, но теперь я видела, что происходит. Он знает, где мама, но все еще думает, стоит ли меня в это посвящать.
— Где мама?! Если ты не ответишь, это последний раз, когда ты видишь свою дочь!
— В Африке. В городе свободы, как и хотела. В записной книжке в сейфе был ее адрес, — отец засмеялся, но это, скорее, был смех сквозь слезы, так как вскоре его голова тяжело легла лбом на уставшие руки. — Ты ведь могла никогда не узнать об этом, если б не чертова картина!
Я испуганно вздрогнула, когда отец со злостью швырнул портрет на пол и сломанная рама издала характерный хруст.
— Как она вообще к тебе попала?
— Случайно, — только и ответила я, поднимая с пола свой портрет. Раму придется заменить, а жаль, она мне нравилась. — Наверное, это судьба, раз она проделала такой путь и все-равно нашла меня.
— Если ты ждешь, что я раскаиваюсь, то должен тебя разочаровать. Окажись я в той ситуации снова, принял бы те же решения. Я должен был спасти не только вас с матерью, но и наше будущее, свой бизнес. И я разыграл все, как по нотам.
— И Ваня, и Марина — тоже часть спектакля, ведь так? Спасибо, что позаботился обо мне. Прежде, чем хоронить мать, вполне разумно подкинуть мне группу поддержки.
— А ты, и правда, повзрослела, дочь. Теперь я за тебя спокоен.
— Удачи… — только и смогла холодно сказать, уходя, сдерживая подступающие слезы.
Не помню, как вышла из этой душной комнаты, как прошагала по длинному разветвленному коридору с миллионом одинаковых дверей, пугаясь стука собственных каблуков. Помню только, как рыдая прижалась к широкой груди, и оставила пару пятен от своего макияжа на дорогой рубашке. Как меня прижимали к себе и пытались успокоить сильные руки, сразу же переложившие куда-то несчастный портрет. Помню, как он тяжело выдыхал мне в макушку и по спине бежали мурашки от волны теплого воздуха.
Я успокоилась, но меня все еще пошатывало, когда мы выходили по высоким ступеням из здания и Сергей все время поддерживал меня за руку.
По дороге до дома мы не произнесли ни слова. Он готов был выслушать меня в любую минуту, поддерживал и успокаивал одним своим взглядом, но я не была готова говорить. Внутри снова что-то умерло, надорвалось, треснуло. Меня охватило странное чувство, словно под этой молодой упругой кожей я уже давно вся в глубоких морщинах.
Родительский дом теперь казался мне холодным склепом. Красивым памятником когда-то счастливой жизни. Сколько лет я верила, что в этих стенах живет настоящая любовь? Смотрела на своих родителей, как на эталон, мечтая однажды стать такой же.
Да, Боже упаси, столько врать себе и всем вокруг, сколько они! Как только сами не утонули в своей лжи?
Незаметно я оказалась в своей кровати. Сергей снял с меня туфли, куртку и, как была, уложил, накрыв одеялом. Чуть позднее передо мной появился стакан хорошего коньяка.
— Выпей и поспи. Проснешься, станет легче, — убедил меня мягкий бархатный голос, и я поверила.
Выпила, закрыла глаза и отключилась.
Меня разбудил навязчивый, но тихий стук. Открыв глаза, какое-то время я еще лежала и прислушивалась, не понимая, сон это или реальность? Вечер за окном или ночь не понятно. В комнате темно, и только свет уличного фонаря очерчивал силуэты предметов, оставляя косые тени деревьев на смешном пушистом покрывале с розовым пони. Это покрывало я любила и отказывалась менять, даже когда повзрослела и начала встречаться с Ваней.
Но тут тень, как в самых страшных кошмарах, приобрела зловещие формы рук и головы. В ужасе я уставилась в окно. Прямо за ним, на уровне второго этажа кто-то сидел на ветке, постукивая в стекло. А я даже не знаю, есть ли кто в доме кроме меня, или я снова совсем одна?